Моя жизнь: до изгнания

То был тощий технический интеллигентишка средних лет с горящим взором и нервной дрожью в теле, страдающий маниакально-депрессивным психозом. В депрессии я его не наблюдал, а в маниакальной фазе он денно и нощно изводил меня исступлёнными речами обо всём и ни о чём. Своей болтовнёй он донимал всё беспокойное отделение. Ему неважно было, отвечают ему или нет, понимают его или нет. Он мог часами сидеть рядом с явно невменяемым больным и что-то горячо ему втолковывать, брызгая слюной и размахивая руками. Врачи между собой называли это словесным поносом.

С раннего утра, часов с шести, “поносник” уже на ногах, заглядывает в каждую палату, смотрит, не приоткрыл ли кто глаза. Увидев открытые, тут же вбегает в палату, садится на кровать и начинает несмолкаемый монолог. Мне, мающемуся бессонницей и рано продиравшему глаза, доставалось от него больше всех. К счастью, им неожиданно овладела жажда творчества, и его творением стало Чудо-дерево.

Чудо-дерево

Как у наших у ворот

Чудо-дерево растёт.
Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!
Не листочки на нём,
Не цветочки на нём…

Корней Чуковский. Чудо-дерево

Посреди больничного двора, окружённого с четырёх сторон высокими кирпичными стенами, торчало одинокое засохшее деревце с корявыми ветками, растопыренными в разные стороны. Вот на это дерево и обрушилась творческая энергия холерического психа.

Всюду, где только мог, он собирал фантики от конфет, фольгу от шоколадок, окурки сигарет и папирос, огрызки карандашей, кусочки засохшей булки и хлеба, пустые коробки из-под спичек и папирос. Весь этот мусор он аккуратно раскладывал на одеяле своей кровати и начинал творить.

Каждая мусорина обвязывалась нитками, выдернутыми из нижнего белья и простыни. Обвязанные мусорины соединялись одна с другой, образуя причудливые фигуры. И каждый день во время прогулок перевозбуждённый творец украшал сухие ветки дерева, развешивая на них фантастические плоды. Через пару месяцев посреди унылого больничного двора стояло Чудо-дерево. Правда, с веток свисали не “туфельки, сапожки” и не “новые калошки”.

Вокруг этого “Чудо-дерева” мы часами должны были ходить друг за другом под неусыпным взором санитара. Это понурое хождение по кругу согбенных несчастных людей, каждый из которых погружён в свой ни на что не похожий мир, оживило в моей памяти картину Ван Гога “Круг заключённых”.

Эти ежедневные прогулки – в любую погоду и в любое время года – назывались оздоровительными. Уклонившийся мог заработать “конверт” или серу. Как бы в насмешку больных одевали в безразмерные байковые халаты серо-бурого цвета, подолы их волочились по земле, на головы нахлобучивали дурацкие белые детские панамки, едва умещавшиеся на макушке. И вот в таком идиотском виде мы кружили вокруг разукрашенного мусором дерева…

И наконец я подхожу к запомнившейся на долгие годы сцене, которую обещал описать.

Серый осенний день. Пронизывающий холодный ветер с мелким дождём. Нелепо одетые шизоики уныло бредут по кругу. Среди них бреду и я в паре с Арехом. Неожиданно Арех останавливается и патетически произносит: “Какое жалкое зрелище являет сегодня собой один из самых богатых людей мира!” Я смотрю в ту сторону, куда смотрит Арех, и мне становится не по себе.

У Чудо-дерева, скособочив голову в курортном платочке с четырьмя узелками-рожками, промокший насквозь, стоял наш миллиардер Анисимов. Остекленевшими глазами, лишёнными какой-либо мысли, он смотрел в пустоту, что-то бормоча и медленно поводя руками с изуродованными постыдной болезнью суставами.

Мы ещё долго ходили по кругу, проклиная погоду, врачей и всё на свете, а миллиардер всё стоял у Чудо-дерева, не переставая бормотать и разводить руками…

Изнасилованный гений

Его привели в наше отделение поздно ночью, когда я слонялся по больничному коридору вместе с парочкой больных, страдающих маниакально-депрессивным психозом. Это был небольшого роста худощавый брюнет лет двадцати пяти; тонкие черты лица и ухоженные усики делали его похожим на француза. Проходя мимо меня, он учтиво склонил голову и пожелал доброй ночи.

Впечатления психически ненормального он не производил, и что за таракан у него в голове, я не мог понять. А наутро “французский” таракан объявился! Оказывается, ночью к нему в койку забралась женщина-главврач и до рассвета насиловала, в придачу заразив венерической болезнью.

Каждую ночь он становился жертвой очередного насилия, а днём без устали описывал ночные происшествия. Имени своего не помнил, не совсем понимал, где он находится и почему. Казалось, ну ничего необычного, бред на почве сексуального помешательства. Но однажды бессонной ночью я стал свидетелем удивительной метаморфозы.