Моя жизнь и мои успехи

Раздался взрыв громового хохота, который отнюдь не убавился, когда подвились двое странных древних египтян, каждый из которых держал в руках ведро с опилками, щетку и совок. Несмот¬ря на то что они старательно пытались придать архаическое достоинство своей операции, публи¬ка тут же обрушила на них шквал издевок. Весь спектакль оказался смазан этим злосчастным случаем, и сразу же по окончании дирекция Аре¬ны вызвала Пабста, дабы отговорить его от даль¬нейшего использования слонов. Пабст вполне обоснованно возразил, что слоны вовсе не обяза¬тельно будут на каждом представлении вести се¬бя подобным образом, но в конце концов был вы¬нужден уступить, и его уступка вылилась в еще более непредсказуемые последствия.

На место слонов поставили двух верблюдов. В красивых сбруях, нагруженные шкурами, зо¬лотом, коврами и слоновой костью-военными трофеями Радамеса, - они расположились, как и их предшественники, по обеим сторонам трона. Но и на этот раз серебристые трубные звуки во¬зымели свое провокационное действие. Один из верблюдов принялся обильно поливать сцену, и все актеры, солисты, оркестр и публика с ужасом увидели, сколько жидкости способно вместить в себя это жвачное животное. Самое ужасное бы¬ло то, что сцена Арены имела достаточно силь¬ный наклон к просцениуму, и резвый ручей по¬бежал прямо на будку суфлера. Тот едва успел, все побросав, спастись где-то под сценой, как неумолимый поток под восторженный рев пуб-лики обрушился на его рабочее место. Вновь ре¬жиссер, хоть и маститый, но пришедший из ки¬но, пренебрег элементарными правилами осторожности, соблюдения которых требует не толь¬ко оперный театр, но и театр вообще.

Анекдотов такого рода существует бесконеч¬ное множество. В опере, как и в жизни, драма переплетается с комедией. Помню, например, самую первую “Аиду” в своей жизни, которую Я исполнял в Термах Каракаллы на спектакле в честь Евы Перон. Согласно режиссеру, я дол¬жен был появиться в сцене триумфа Радамеса на квадриге, запряженной четверкой фантасти¬ческих белых лошадей с плюмажем. Лошади долж¬ны были вынести меня галопом к рампе и в пос¬ледний момент замереть как вкопанные, сдержи¬ваемые возницей. Сцена прошла безукоризненно и вызвала восторг зрителей. Но вообразите, како¬во мчаться к пропасти оркестровой ямы, уповая лишь на то, что лошади достаточно вышколены, чтобы остановиться в нужном месте!

Зато после спектакля я имел возможность познакомиться с Евой Перон. Ее проводил в мою гримерную тогдашний премьер-министр Де Гаепери. Ева долго поздравляла меня. Она спросила, не собираюсь ли я приехать на гастроли в Буэнос-Айрес. Ее восхищение было на самом деле искрен¬ним, поскольку, когда я действительно приехал в театр “Колон”, она слушала а моем исполнении ‘Тоску” и ‘Турандот”. В ней было нечто от жри¬цы. Изумительная женская красота и обаяние по-королевски сочетались в ней с властным ве¬личием. Помню ее диадему, ее бриллиантовое колье, неповторимую прическу. Но божествен¬ный облик не мог скрыть ее человеческих чувств. Она искренне призналась, что осталась в восторге от спектакля. Облик Терм Каракаллы произвел на нее, как и на всех американцев, сильнейшее впечатление. Она ощущала звучание истории как человек, осознающий, что он сам вошел в исто¬рию. Я внимательно наблюдал за Евой, стараясь подметить какой-либо жест, присущий полити¬ческому лидеру, которого боготворили миллио¬ны “дескамисадос”, но видел только милую жен-щину с тенью печали в глазах. Она словно пред¬чувствовала недалекий конец своей беспокойной жизни. Ей не было и тридцати лет.

“Аида”, наряду с Термами Каракаллы, поразила и фантазию Майка Тодда, в будущем третьего мужа Элизабет Тейлор. Летом 1954 года он вознамерился заснять сцену триумфа в ка¬честве одного из самых значительных эпизодов документального фильма, который он снимал во всем мире для своей запатентованной системы показа — нового варианта синерамы под назва¬нием ‘Тодд А.О.”.

Тодд мечтал заснять второй акт “Аиды”. Я был главным действующим лицом, и, следова-тельно, ему надлежало договориться со мной. Мы встретились в римском отеле “Эксцвльсиор” и говорили долго, но расплывчато. Тодд пустился объяснять, как работают синхронно три кинока¬меры и как следует использовать пленку шири¬ной в 70 мм. “Кинематограф будущего, - пояс¬нял Тодд, — это гигантский экран, который соответствует углу зрения в 180 градусов”. Его замечательное предсказание так и не сбылось, по крайней мере до сих пор. Тодд обладал любо¬пытным методом убеждения. Он выразил удо¬вольствие по поводу моего участии в фильме так, словно я сам его об этом просил, но обо¬шел молчанием условия контракта. Его разговор напоминал коктейль из хвастливой болтовни впе¬ремешку с жаждой активной деятельности. Хвас¬тун он был вполне симпатичный, но как деловой человек оказался весьма неприятным.