Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Моя подруга Робин Морган, автор замечательно глубокого романа о временах язычества[99], позвонила мне, чтобы рассказать, что Вильму во многих странах мира почитают как Великую. Верования языческих и аборигенных культур во многом схожи, и одно из сходств в том, что сигнальные огни на возвышенностях указывают Великому путь домой. Как сказали друзья Вильмы, уже скоро она окажется по ту сторону горы.

В конце своего посвящения Вильме я объявляю собравшимся, что по меньшей мере в двадцати трех странах в этот самый момент зажглись огни, освещающие Вильме путь домой.

Чарли выполняет последнюю ее просьбу – ту, которую она произнесла полушутя-полусерьезно. Она попросила его снять с нее металлические скобы, которые она носила все эти годы после аварии, отнести в поле и там расстрелять из ружья. Что он и делает.

Прошло уже пять лет после смерти Вильмы, а я каждый день узнаю что-то новое о коренных народах – на моей земле, и в Индии, и в Африке, откуда произошел весь род людской. Положение, в котором оказалось человечество, – не приговор. Мы еще можем вернуться к началу – и на этот раз сделать все иначе. Однажды я спросила Вильму, настанет ли тот день, когда мой прах соединится с ее. Она ответила: «Да. В будущем – обязательно настанет. И хотя моих предков вынудили покинуть свой дом и прийти сюда, я чувствую, что обрела свою землю».

И если бы я могла что-то сказать Вильме, то сказала бы:

«Мы все еще здесь».

Послесловие. Возвращение домой

Сейчас я на пятнадцать лет старше, чем был мой отец, когда умер.

Лишь после пятидесяти я наконец призналась самой себе, что страдала от отсутствия равновесия в жизни. Я жалела себя за то, что никогда не имела дома, и в то же время меня всегда спасали бунтарский дух и свободолюбие. Например, как и мой отец, я убедила себя, что фриланс не приносит мне желаемого количества денег для заполнения налоговых деклараций, и мне пришлось несколько месяцев работать с бухгалтером, чтобы привести все в порядок. Как и отец, я не привыкла копить деньги, так что у меня были все шансы провести остаток жизни на улице. Мне удалось кое-как решить проблему только тогда, когда я сказала себе: «Я стану защищать интересы других бездомных».

Наконец, мне пришлось признать, что и в моей жизни до равновесия еще далеко, хотя дела у меня определенно шли лучше, чем у отца. Мне срочно нужно было самой организовать свой дом – иначе я рисковала кончить так же, как и он. Дом – это символ тебя самого. Человек, неравнодушный к своему дому, заботится о самом себе.

Постепенно комнаты, которые я использовала главным образом как офис и кладовку, заполнились вещами, приносившими мне удовольствие. У меня появились функциональная кухня, настоящий письменный стол, на котором можно было разбрасывать разные бумажки, и уютная комната, где могли останавливаться мои друзья (именно об этом я мечтала в детстве, когда жила с матерью в местах, слишком тоскливых для того, чтобы приглашать гостей). И хотя после пятидесяти начинать поздновато – все-таки я решила копить деньги.

Несколько месяцев я вила свое гнездышко, скупая простыни и свечи с удовольствием, граничащим с оргазмом, пока наконец не случилось странное: я обнаружила в себе еще большую тягу к путешествиям. Теперь дорога стала для меня выбором, а не судьбой. Навязчивая мысль «у всех есть дом, кроме меня» осталась в прошлом. Теперь я могла уехать – потому что мне было куда возвращаться. И могла вернуться – потому что знала, что приключения начинаются сразу за порогом. На смену жесткой альтернативе «или/или» пришло новое умение совмещать.

Задолго до того, как человечество стало разделять дом и дорогу, место женщины и мужчины в мире, ориентирами ему служили времена года и ритмы созревания урожая; люди повсюду странствовали вместе со своими семьями, спутниками, животными, жили в шатрах и палатках. Разводили костры, передвигались с места на место. На клеточном уровне все мы храним в памяти эту модель путешествий.

Все живые существа по сути своей кочевники. Даже перелетные птицы знают, что природа не требует от них выбора между гнездованием и перелетами. Преодолев огромные расстояния в тысячи километров, птицы делают «привал»: укрывают клюв крылом, устроившись на любой поверхности – от ледяной глыбы до палуб кораблей в открытом море. Достигнув пункта назначения, они вьют гнездо, тщательно подбирая каждый прутик и соломинку.

Если бы только отец дожил до осознания того, что дорога может быть не только альтернативой; что можно иметь и то и другое. Если бы он был рядом, когда я наконец построила свой дом, быть может, я сама могла бы его чему-нибудь научить и поблагодарить его за те уроки, что он преподал мне.

Если бы только жизнь моей матери не была такой черно-белой, не состояла бы из одних только противопоставлений. Как многие женщины до нее, и даже многие современные женщины, она никогда не совершала самостоятельного путешествия. И как мне жаль, что она не смогла идти по собственному пути.