Моя жизнь в Мокше

Мы увлеклись беседой, со смехом воскрешая в памяти различные курьезы, пополнившие копилку мокшанского народного творчества. Тем временем к нам присоединилась компания из трех человек, среди которых я узнал Тамару Махарши — женщину средних лет, известную на всю деревню своими лечебными сборами и снадобьями. Она была одета по-цыгански пестро и при ходьбе слегка приподнимала подолы длинной юбки. — Заходите к нам на чай, я напекла пирогов на Наваратри, — заискивающе приветствовала нас она, рассматривая меня в упор. — А то у вас на уме сплошные экадаши, даже на праздники постная пища. — Не все коту масленица, — с ходу ответил ей Болорам. — Год нынче не урожайный, можно и попоститься. Вот помню, пару лет назад на Джанмаштами…

Неожиданно под всеобщее улюлюканье хоровод увеличился в диаметре, и мы оказались в эпицентре событий, увлекаемые стремительным движением массы. Баянист пошел вприсядку, барабанщик затряс головой, мотая из стороны в сторону косицей на бритом затылке, а ликующая толпа сплотилась в единый круг, захватив в него всех присутствующих. Мои ноги понеслись в пляс вопреки моей воле, хотя я не сопротивлялся этому, поддавшись общему ликованию. Под конец празднества мокшане нестройной гурьбой потянулись к деревне. Там их ожидала вечерняя пуджа и праздничный прасад. Мы распрощались с Болорамом, и я остался в обществе тетушки Тамары, пообещав помочь отнести пироги на собрание.

Вопреки моим ожиданиям, мы направились не к реке, где проводился обряд арти и не в храм, откуда выносили мурти — украшенное цветами божество Махадеви. С дороги мы свернули на тропу, ведущую на опушку леса, где стояли на отшибе редкие домики. — Вы бывали в доме кузнеца Ивана Калидаса? — обратилась ко мне травница. — В народе это место называют Сварга Двар… Мне было знакомо это название, хотя я никогда не был там прежде и вообще редко захаживал в эту часть деревни. Слухи о нем ходили противоречивые и поговаривали, что там обитают шиваиты-тантрики, которые выполняют свои практики на Смашане — месте ритуальной кремации.

Откровенно говоря, меня не пугали суеверия, и я радовался возможности отделиться от мокшанского мэйнстрима, рассчитывая открыть для себя новые стороны жизни общины. Шиваитская тантра всегда была маргинальным явлением и даже среди многочисленных ответвлений Санатана Дхармы выделялась в особую категорию, отличавшуюся подчеркнутым эзотеризмом. Сварга Двар оказался укрытым в тени раскидистых дубов подворьем, окруженным частоколом из горбыля. На воротах красовался козлиный череп, обрамленный свастическим орнаментом. Мы вступили на закрытую территорию и увидели несколько строений, одно из которых, по-видимому, служило кузней. На задворках среди молодого ельника показалось святилище, внутри которого виднелся ужасающий лик Махакалы. За ним, как мне впоследствии удалось узнать, находилась излучина реки, куда сбрасывали пепел со Смашана.

Антураж этого места сразу напомнил мне атмосферу из сказок о Бабе Яге. Воображение живо дорисовывало к образу забор из человечьих костей и черепа с лязгающими зубами. В волшебных сказках Баба Яга выступает как страж порога, отделяющего обыденный мир от неведомого тридесятого царства, где сказочного героя ожидают чудесные встречи и магические трансформации. Однако, этот переход небезопасен — ему сопутствуют несущие угрозу для жизни посвятительные испытания, а Баба Яга проводит посвящение через мистериальную жертву. Не случайно «яга», «ягья» на санскрите означает «жертва, жертвоприношение», а тот, кто его совершает, зовется «бабой». Впрочем, это посвящение обычно не лишает жизни, а открывает вход в потусторонний мир, куда можно проникнуть, только уподобившись духам.

Тамара Махарши провела меня в дом для собраний, где царил полумрак, на стенах просторной комнаты плясали тени от пламени свечей. Мы подошли к столу, занимавшему угол помещения, и она жестами указала мне на посуду и закопченный примус, приглушенным голосом попросив приготовить чая. Пообещав вскоре вернуться, травница тихо выскользнула из комнаты, оставив меня в одиночестве. Я набрал воды из бадьи, прогрел примус и, поставив чайник на огонь, осмотрелся по сторонам. К моему удивлению, в комнате я был не один. У стены сидели в медитативных позах две молодые девушки, одетые в просторные шелковые одежды. Одна из них была коротко подстрижена, на голове ее топорщился ежик из светлых волос, другая, напротив, имела длинные черные локоны, частично закрывающие лицо. Они были неподвижны, лишь равномерное спокойное дыхание создавало движение грудной клетки.