Моя жизнь в Мокше

Мне приходилось слышать о том, что некоторые женщины отождествляются с Шакти — божественной энергией, слияние с которой приносит освобождение. Некоторые из них перевоплощаются в Кали, безудержную супругу Шивы, свободную от моральных ограничений. Другие принимают образ Радхарани и увлекаются лилой Кришны, в которой видят себя его кроткой возлюбленной. Для меня образ Шакти был чем-то туманным и неоформленным до того времени, как она предстала передо мной в водах Камы. Осознание того, что Деви заигрывает со мной, приняв обличье земной девушки, полностью захватило мое воображение.

Пока я представлял себя на месте Кришны, крадущего одежду у купающихся гопи, Шанти вышла из воды, закуталась шалью и ушла в направлении лагеря. Мне потребовалось время, чтобы собраться с мыслями, после чего я вышел из своего укрытия на поляну. Там я набрал букет цветов, бережно завернув его в кусок индийской ткани. Это был трофей из Мокши, попавший туда с прилавка делийского базара, и я хранил его как ценный артефакт. Теперь ему предстояло стать подношением, которое я собирался принести в дар богине. Окрыленный этой идеей, я вернулся в лагерь, но мой взгляд напрасно искал там Шанти, она больше не показывалась на виду. Окликнув Савитри, я поинтересовался, куда пропала ее подруга. Савитри многозначительно посмотрела на меня и, выдержав короткую паузу, сообщила, что Шанти отправилась встречать свамиджи, который едет на фестиваль из ашрама.

— Ты из-за нее сюда приехал? — неожиданно спросила Савитри со свойственной ей прямолинейностью. Я замешкался с ответом, но видимо он читался на моем лице. — Забудь о ней, она предана Шанкаре, он для нее воплощение Махешвары. — Приподняв брови, она направила взгляд в небо и вполголоса зашептала шестислоговую мантру, тем самым прерывая наш диалог. У меня был некоторый опыт общения с тантрическими гуру, и он подсказывал, что часто под прикрытием духовности они занимаются соблазнением наивных девушек. По этой причине, а возможно и не только по этой, в отношении к Шанкаре у меня заведомо сформировалось предубеждение. Мое сознание будоражили достаточно противоречивые эмоции. Я испытывал разочарование в учении индуизма с его концепцией о безусловном авторитете гуру, но по-прежнему был влюблен в индийский миф, живым воплощением которого для меня явилась Шанти.

Я отдавал себе отчет, что моя судьба прочно связана с Санатана Дхармой, и божественная игра не зря приводит меня в места, подобные этому. Но меня более не привлекали игры в просветление, объединившие собравшихся здесь людей, всего этого я вдоволь насмотрелся в Мокше. Следуя на поводу у исследовательского духа, неизменно живущего во мне, я стремился проникнуть в самую суть происходящего, найти источник, питающий жажду духовности. Все указывало мне на то, что этим источником служила любовь, и высшие силы удостоили меня получить ее даршан. Любовь сама по себе была для меня в своем роде исследовательским экспериментом, ибо в жизни мне приходилось сталкиваться с ней не часто. И если любовь есть Бог, как утверждали сведущие люди, то эта реальность, вопреки духовным поискам, оставалась для меня непостижимой.

За этими мыслями ход времени оказался незаметным, и я вспомнил о нем, когда солнце начало приближаться к зениту. Лагерь был готов к приему свамиджи, все отдыхали в ожидании. О его прибытии возвестил хор женских голосов, воспевающих гуру-мантру. Свами Шанкара твердой походкой приблизился к шатру и начал обмениваться с людьми приветствиями. Шанти сопровождала его с лучезарной улыбкой. Ученики и последователи, соблюдая очередность, подходили к свамиджи за благословением, сочувствующие стояли в стороне, смиренно сложив ладони. Присоединившись к ним, я принялся наблюдать за процессом, попутно изучая взглядом личность Шанкары. Его внешность в действительности отдаленно напоминала Шиву, каким его обычно изображают индийские живописцы.

Длинные волосы были завязаны в пучок на затылке, осанка свидетельствовала о хорошем тонусе в позвоночнике, рудракши, свисающие с шеи, фактурно обрамляли массивную грудную клетку. В лице свамиджи проглядывалось что-то восточное, но по нему сложно было определить национальность. Постояв в стороне, я решился подойти к почетному гостю с приветствием, но в этот момент он раскланялся с очередным саньясином и поспешно удалился в шатер. Шанти оставалась снаружи, и я мог бы подойти к ней, но воздержался от этого действия. Внутри появилось явственное чувство разделения — одна часть меня пассивно принимала происходящее, тогда как другая испытывала сильное сопротивление.