Моя жизнь в руинах

Видите ли, дело в том, что Майор получил свое прозвище потому, что действительно когда-то давно служил в армии в чине майора и до сих пор обожал носить форму, хотя не ходил дальше паба. В форме он был и сейчас. Но в отличие от героя сериала он не был дряхлым, Майор просто плохо слышал и при этом отказывался носить слуховой аппарат.

– А, – кивнув, сказал он, захлопал в ладоши и улыбнулся. – Хорошо.

Мы быстро, но очень громко представили ему Валери, потом бабушка увела ее показывать хозяйство, сад и клетки с совами (сова была изображена на гербе нашей гостиницы, и благодаря этому нас многие знали).

А для меня пришло время поздороваться с отцом.

Я сделал глубокий вдох и отправился в сторону каменного коттеджа, в котором вырос.

Я открыл дверь и вошел внутрь. Волна воспоминаний захлестнула меня. Запах каменных стен зимой, запах поленьев в камине, запах пыли на коврах и деревянных полках. В прошлый раз я приезжал сюда несколько лет назад, и сейчас я перенесся в то время, когда был ребенком.

В доме было две спальни, туалет, маленькая кухня, столовая с круглым столом, который я помнил ребенком, зона гостиной и маленькая ниша с книжными полками, где любила проводить время мама за чтением или написанием стихов.

Мне всегда, когда я заходил сюда, становилось немного больно.

Больно оттого, что ее с нами больше нет.

Черт возьми, как же больно.

Когда это произошло, мне было шестнадцать, и с тех пор я уже не был прежним. Вместе с ней ушла и часть моего сердца, и часть души, и я никогда не смогу возместить эту утрату. Мама занимала огромное место в моем сердце, и после ее ухода на этом месте появилась черная дыра. Со временем она перестала разрастаться, она перестала пожирать меня, но никуда не делась. И каждый раз боль пронизывала меня насквозь, когда я вспоминал о своей утрате.

Наверное, отец чувствовал то же самое. После маминой смерти он очень изменился, наши с ним отношения не выдержали того горя, которое свалилось на нас обоих. Каждый из нас ушел в себя, и мы отдалились друг от друга.

Я смотрел на стул, стоявший в нише, и представлял, как она сидела там, надев свои очки для чтения, свет лампы освещал блокнот, а она очень сосредоточенно что-то в него записывала. Когда мама писала стихи, творческий процесс полностью поглощал ее. Моя бабушка поместила в рамки несколько ее стихов и с гордостью повесила их на стенах гостиницы.

Я закрыл глаза и подумал: «Пожалуйста, пойми меня, пойми, почему я решился это сделать и почему я решился солгать».

Я открыл глаза в тот момент, когда почувствовал, что рука моя онемела и начала дрожать. Я сжал руку в кулак, чтобы не обращать внимания на очередное проявление недуга, и направился в сторону спальни своих родителей. Я до сих пор называл ее именно так – спальня родителей, я не мог называть ее спальней отца.

Дверь была слегка приоткрыта, и я медленно распахнул ее, чтобы войти.

В комнате стоял резкий запах стерильности.

Отец спал на кровати, накрывшись тонкой простыней. Скомканное одеяло лежало у его ног.

Я не сразу его узнал.

Я стоял, смотрел и не верил своим глазам.

Мой отец всегда был крупным мужчиной. Таким же высоким, как я (хотя он говорил, что выше меня на два сантиметра), но однозначно более мускулистым, поэтому он казался намного крупнее меня. Когда он играл в регби, его называли медведем.

Но тот человек, которого я увидел, больше не был похож на медведя.

Он очень сильно похудел. Потерял килограммов пятьдесят. Его густые темные волосы, которые он всегда подкрашивал, сейчас лежали на подушке седыми прядями. Кожа лица была бледной, но, к счастью, без желтоватого оттенка. Мне даже показалось, что он стал ниже ростом.

Я смотрел на него, сдерживая дыхание и ругая себя за то, что не приехал раньше. Я должен был приехать, как только он мне сообщил, что заболел. И не должен был слушать их и верить в то, что с ним ничего серьезного. Если бы я приехал раньше, это было бы только к лучшему. Возможно, мы бы с ним в очередной раз поссорились и наши отношения стали бы еще хуже, но я бы встретился с ним до того, как он превратился в жалкое подобие себя прежнего.

Все это казалось мне таким несправедливым.

Мне было больно смотреть на него.

Я понял, что мне лучше уйти.

Я развернулся и направился к двери, но в этот момент он резко произнес:

– Кто здесь?

Я медленно обернулся и увидел, что отец смотрит на меня, пытаясь нащупать очки на прикроватном столике.

Я подошел, взял очки и подал ему.

– Это я. Подриг.

Он забрал у меня очки, надел их.

– Понимаешь, я не могу в них спать. Я их постоянно ломаю, – сказал он, откашливаясь. Я испытал облегчение, когда услышал его голос, такой же сильный, как и прежде. А когда он посмотрел на меня, уже надев очки, я увидел, что взгляд его не потускнел.

Он поднял бровь.

– Так, значит, ты приехал. Не думал, что ты здесь появишься, – хрипло произнес он. – Бабушка сказала, что ты приедешь, но я ей не поверил.