Моя золотая Бенгалия

Зимой я часто ездил и ходил в соседние деревни, участвовал во всех научных и культурных мероприятиях Шантинике-тона. Но мои бенгальские друзья явно мерзли. Красноречивым свидетельством этому служили ватные одеяла толщиной 4–5 сантиметров (без преувеличения), которые днем проветривались на садовой ограде нашего «гест-хауза». По утрам люди ходили с повязанными головами и основательно «упакованными» ушами, потому что уши у индийца мерзнут больше всего. С наступлением прохлады велорикши продолжали ездить в одной рубашке, но на шее появлялся шарф, на голове шапка. Однажды я даже спросил у врача, привычка это или необходимость — закутывать голову. Но исчерпывающего ответа так и не получил. Если утром 8—12° и если земля еще не успела остыть после вчерашних 23–26° в тени, то даже в самые «холодные» дни зимы можно обходиться без сандалий. Но почему от прохлады надо обе, — регать голову и уши? Однако шутки в сторону. Зимой и в Индии холодно. И не только в ее северных штатах, где ночная температура опускается до нескольких градусов выше нуля. Но что претерпевают в это время бездомные, не имеющие ни крыши над головой, ни одежды, смогли бы рассказать только они сами.

Поздней осенью и зимой в Индии почти не бывает дождей, за исключением вечно влажного предгорья на северо-востоке и побережья Индийского океана на юге. В Шантиникетоне, например, после перерыва в два — два с половиной месяца прошел дождь, и снова осадков практически не было до второй половины марта — начала апреля, когда на какой-то месяц появилась даже зеленая травка. Естественно, что неорошенные поля в это время становятся серо-желтыми и животным не найти на них пропитания.

Долгое время я не мог привыкнуть и к тому, что продолжительность дня и ночи в течение года существенно не отличается. Казалось странным, что теплым вечером солнце вдруг исчезает за горизонтом. 21 декабря в Калькутте оно восходит в пять часов тридцать минут, а садится в шестнадцать часов пятьдесят семь минут, но 13 апреля, когда день должен бы быть значительно длиннее, солнце восходит в пять часов восемнадцать минут, а заходит в семнадцать часов пятьдесят шесть минут. На самом юге Индии день и ночь круглый год имеют примерно одинаковую продолжительность.

После захода солнца в тропиках становится темно намного быстрее, чем у нас, и практически весь год нельзя работать 11–12 часов в сутки без искусственного освещения. Деревни быстро погружаются в темноту (за исключением нескольких домов, к которым подведено электричество, или тех, где жители могут позволить себе зажигать дорогие, яркие керосиновые лампы особой конструкции). Какая-нибудь примитивная коптилка имеется в каждой хижине, но можно ли при ее свете работать?

Если зима приходит медленно, то весна короткая и быстро уступает место лету. Уже 7 марта был такой жаркий день, что служители моего «гест-хауза» говорили:

— Бхишон гором («Ужасная жара»).

Появились большие черные зонты, которыми укрывались от солнца. Никакой большой жары по индийским меркам, правда, еще не было. Только 34,5° днем и 17° ночью, то есть примерно такая же температура, как в конце сентября и в первой половине октября, когда бенгальцам кажется, что стоит приятная, теплая погода.

Уже 23 марта я записал в своем дневнике: «Давящий, знойный воздух, дышать тяжело, непрерывно потеешь. Перед сном надо постоять под душем, чтобы тело остыло и можно было бы заснуть». Тогда я еще не знал, что при настоящей жаре пот выступает на теле только при быстром движении, так как он моментально испаряется. Конец марта — прекраснейшее время весны, когда по утрам и вечерам громко поют птицы. Я научился различать по голосам голубую индийскую кукушку, голубя и индийского соловья. Воздух становится густым от избытка запахов, которые щедро выделяют деревья и кустарники.

Опасаясь жары, выхлопотал разрешение один месяц пожить в горном Дарджилинге, откуда осенью и зимой видна Канченджанга, один из восьмитысячников Гималаев. Но когда я туда направился после лекций о Р. Тагоре, прочитанных в Северобенгальском университете, понял, что Дарджилинг, где в основном живут непальцы и тибетцы, все же не та Индия, которая мне была нужна. К тому же возникли опасения, что там, вдали от библиотеки, не смогу полноценно работать над своим исследованием, из-за которого приехал в такую даль.

Врач из Шантиникетона, прежде чем разрешить мне одному отправиться в длительное путешествие по многим штатам, посадил меня напротив себя, согнул в локте правую руку, оперся ею о стол и предложил мне схватить его ладонь. Его руку я пригнул к столу, хотя врач был моложе меня и чуть крупнее.