Моё настоящее имя. Истории с биографией

Дед мой обтер снегом руки и разломил хлеб. Пока обтирал руки, заметил пристальный взгляд: рядом стоял невысокий человек в полушубке, не вполне военного вида, в золотых очках. У деда знакомых было множество – он подумал, что перед ним какой-то человек из прошлой жизни.

Тот подошел:

– Москвич?

Дед кивнул.

– Сивцев Вражек знаете?

– Конечно. Я на Патриарших живу.

Тот все смотрел, как будто сомневался, говорить ли.

– Как вас зовут?

Дед назвался. Дед тоже был в очках и тоже невоенного вида. И роста они были одного, и еще было какое-то сходство неопределенное – какое бывает у однополчан, одноклассников, земляков, у отсидевших срок.

– В вас виден порядочный человек. Я попрошу вас об одном одолжении. Подождите здесь.

Он поднялся на крыльцо, оббил валенки друг о друга, вошел в облако пара и через минуту вынырнул из него. В руках у него был рюкзак.

– Отнесите, пожалуйста, в Сивцев Вражек. Вот адрес. Отдайте моей жене Елене Львовне. Здесь паёк и немного денег.

– А как же я вернусь?

– Идти вам не меньше трех часов, а через шесть часов… – запнулся. – Я военврач, уйти не могу.

– Я отнесу, но ведь получится, что я… покинул ополчение.

– А-а, – махнул рукой военврач. – Что тут размышлять, это не просьба об одолжении, это приказ, – передал ему рюкзак и черкнул что-то на листочке, выдернутом из записной книжки.

И дед ушел с войны. Он дошел до Сивцева Вражка, разыскал Елену Львовну и передал ей посылку от мужа. Худая женщина с темными кругами под глазами предложила ему зайти отогреться, но он поблагодарил и убежал. Он действительно не ушел, а убежал: его дом был в пяти минутах ходьбы, и он решил забежать домой, чтобы поменять пальто на то новое, теплое, с меховым воротником…

В этот день прислали подкрепление – от Ельни перекинули сибирскую дивизию в белых маскхалатах поверх полушубков. В один день все поменялось. Закончилось немецкое наступление на Москву. Немцы отступили. С ополчением поступили по-умному: тех, кто помоложе, отправили в добровольческую дивизию, под Ржев, а престарелых отправили по домам. Дед же вернулся к своей секретной и странной работе: он был инженером на строительстве одной из тайных линий метро, оно называлось МЕТРО-2, с бункерами и укрытиями и даже с квартирами для высших избранников. Пробивали эту единственную линию глубже пассажирских веток, и были там всего одна колея и специальные витки для разъезда. Предназначалось это секретное метро для Сталина и его помощников…

Детям, рожденным во время войны, родители ничего не рассказывали о прошлом. Историю эту рассказал дед незадолго до смерти, в восьмидесятых годах прошлого века.

Леночка Авалиани

Никто и никогда не называл ее Леной, всем была Леночка. Кажется, мы познакомились у Елены Яковлевны Ведерниковой в те годы, когда та на Плотниковом переулке собирала христианских девочек. И я туда попала в тревожном юношеском поиске – куда голову приклонить. Антропософию и всякие восточные предложения я к этому времени уже отвергла и приблизилась вплотную к христианству. Я там довольно долго простояла, но и оттуда вынесло. А Леночка простояла до самого конца. Без колебаний и без сомнений. В те годы у отца Андрея, вернувшегося из эмиграции священника, под руку которого мы прибились, была сверхидея христианизации иудеев, и он радовался православным евреям, полагая, что то, чего не удалось Иисусу, удастся ему. Так мы около него и кучковались: Миша Горелик, Элла Семенцова, я. Ну, Георгий Эдельштейн, конечно, был первым среди равных – стал священником, и служит по сей день в какой-то деревне в Костромской губернии, и разрушенный храм там восстановил…

Вот в этом православном салоне я Леночку впервые и увидела. Большая и толстая, всегда улыбающаяся, она была провизор, выходила из аптеки с сумкой лекарств, а потом звонила: Люсенька, вот я взяла, ну, скажем, пирамидон. Случайно не ты просила?

Это были времена всеобщего дефицита, и хлеба без очереди невозможно было купить, не говоря уж о лекарствах.

Леночка родила троих детей с Митей Авалиани, от которого и породистая – может, даже и княжеская, но уж точно дворянская – грузинская фамилия у ее детей. Суффикс “ани” в фамилии, как мне говорили, – свидетельство дворянского происхождения. Митя, ее муж, был талантливый поэт, маргинал по своей природе, простодушный, как и она, и умный – на особый лад. Лицо красивое, которое трудно было разглядеть, потому что всегда смотрел в пол, сгорбленный болезнью Бехтерева, которая его и угробила. То есть по развитию этого недуга он должен был дожить до полной неподвижности, но машина его сбила раньше: он голову не мог поворачивать, и судьба ночной машиной выскочила из-за угла и сбила насмерть. Так он избежал многолетней неподвижности, а досталась она Леночке.

О Мите, конечно, следовало бы отдельно написать. Но дружила я с Леночкой, а его всего лишь устроила лифтером в наш писательский кооперативный дом, и он сидел в подъезде, писал свои великолепные стихи, а мимо него проходили настоящие советские писатели и поэты, члены писательских профсоюзов, которые в подметки ему не годились.