Мойры сплели свои нити

– В колодец он провалился в Пузановке. Колодец там есть старый, сруб гнилой. Никто им давно уже не пользовался, даже подходить к тому месту боялись. А он в горячке, впопыхах, от страха, что дом сгорит, кинулся тогда к колодцу за водой. Сам мне потом рассказывал в областной больнице – хотел воды набрать в ведро, дом залить горящий. Мальчишка дурной! Разве тот пожар можно было водой из колодца залить? Земля осыпалась, гнилой сруб обрушился, и он упал в колодец. Как не утонул! К счастью, воды там оказалось не много.

Катя вспомнила загородку сеткой-рабицей в Пузановке и гнилые бревна в крапиве. Старый обвалившийся деревенский колодец…

– Женя хотел потушить пожар на террасе старого дома Крайновых? – уточнил Гектор. – Значит, он, как и Мосин, оказался в Пузановке в тот самый летний вечер?

– Стечение обстоятельств. – Старый опер вздохнул. – Вы дальше слушайте – что приключилось-то с ним! Он ведь свалился в колодец, бревна на него сверху посыпались, оглушило его. Он сознание потерял. На помощь звать ни пожарных, ни наших из опергруппы не мог, потому что отключился. Протез у него отстегнулся. Позже он очнулся, но выбраться не мог с одной ногой. Да там бы и здоровый не выбрался из того погибельного места! Всю ночь он в колодце провел. Ослабел, замерз, от страха чуть не спятил. Захлебнулся бы парень! Но звезда, видно, у него счастливая, живучий он. И от мины не погиб, и в плену у сволочей держался, и в колодце выжил. Утром наши снова на пожарище явились – доделывать осмотр. Он заорал – мы его из колодца того и вытащили. Весь он был в ссадинах, с содранной кожей, аж заикался от потрясения.

Счастливая звезда… Катя вспомнила тромбониста Зарецкого-Пяткина на ночной дороге. Трижды, выходит, судьба спасала его от смерти – при взрыве мины, в обрушившемся колодце и во время попадания молнии в его раскрытый зонт… Есть еще истинные чудеса на белом свете.

– Он вам что-нибудь говорил об убийстве сестер? – Гектор слушал сосредоточенно, не выказывая удивления.

– Про убийство нет. Сообщил лишь мне позднее, как оклемался, что пламя увидел в их старом доме и бросился к колодцу за водой. Потому что в Пузановке некого на помощь звать – и тогда вся округа пустовала, а строителей-шабашников, что у Крайновых работали, не оказалось в тот вечер. Сначала-то он вообще ничего не говорил, ни врачам, ни следователю. Из-за пережитого шока. Оно и понятно. Такие испытания выпали мальцу. Не всякий взрослый выдержит.

– А почему он оказался в Пузановке в тот вечер? И как добирался? – продолжал Гектор. – Деревня близко от города, но он же одноногий на протезе, пешком идти трудно и тяжело.

– Он приехал на автобусе – у нас тогда курсировал рейсовый по району – и в Пузановку, и в Жадино, а в дачный сезон и на Змеиный луг, где фестиваль. И маршрутки тогда ходили. Сейчас ничего нет, а тогда эту, как ее… инфраструктуру наши власти чуриловские развивали. Сообщил мне паренек в больнице – я его там навещал с оперативниками, – мол, он накануне с Аглаей виделся, и она позвала его на следующий вечер на концерт, на Змеиный луг, музыкантов каких-то волосатиков послушать. Рок-группу модную – «Мумий Тролля», что ли… Тогда видимо-невидимо этих троллей съехалось, на гитарах наяривали они круглыми сутками. Аглая ему рандеву в Пузановке на восемь вечера назначила. Она часто на их семейную стройку на велосипеде наведывалась – прокатиться с ветерком и на хоромы свои новые глянуть. Она и Женю Пяткина на велосипеде катала, гоняли они на Змеиный луг скульптуры страшенные смотреть. Девчонка его – одноногого калеку – на багажник сзади сажала и везла. Жалела его по-своему.

Глава 17 Мясорубка

Больше старый чуриловский опер про Зарецкого-Пяткина ничего не вспомнил, как ни морщил лоб-чесал затылок. Зато под занавес, уже провожая гостей до калитки, ответил на вопрос Кати о матери девушек – проверяли ли ее на причастность к их убийству?

– Естественно, версию насчет матери отрабатывали. Мало ли случаев в практике, когда родители убивают детей? Я ее лично допрашивал в больнице, в кардиологии, где она лежала после инфаркта. И было это через три недели после смерти девушек и ее любовника Воскресенского. Она еще не оправилась, рыдала, оплакивала их. Алиби на тот вечер семнадцатого августа мы ее проверили, оно оказалось железным. Крайнова до самого закрытия салона красоты сверяла с бухгалтером отчеты для налоговой. А у хахаля ее не нашлось алиби. Он в салон красоты на работу лишь в обед заглянул ненадолго, и где тот день и вечер болтался, мы не установили. Работяг, что Крайновой дом строили, он незадолго уволил. Так что и шабашники ничего нам не поведали.

На прощание опер доверительно сообщил непосредственно Кате, дыша на нее водочным перегаром: