Мокруха

Поспать, посмотреть телевизор, ущипнуть за ляжку сестричку Татьяну — крас-со-та!.. Еще можно почитать Плутарха. Гусявин чувствовал, что для общения с Галиными подругами Пикуля уже давно не хватает, необходимо осваивать новые интеллектуальные просторы. Зевая, он листал «Избранные жизнеописания» и даже находил в себе силы заучивать целые абзацы. Наконец ему это надоело. Он потянулся, встал, прошелся по комнате, несколько минут понаблюдал уличную суету за окнами. Народ толпился за акциями нового акционерного общества, обещающего тысячу процентов годовых. Возле церкви было много людей поменьше — старики, просящие милостыню, монашки, торгующие духовной литературой… Гусявину нравилось смотреть на мир сверху, из окна десятого этажа. Он ощущал себя вознесшимся над грубой действительностью, над грязной, вонючей толкучкой, именуемой жизнью.

Гусявин плюхнулся на кровать, почесал под спорткостюмом живот. Хорошо! Близится обеденный перерыв у Галины. Это означало, что обед будет не у нее, а у Гусявина. Что через пятнаддать минут она появится с сумками, кастрюлями и будет чуть ли не с ложечки кормить его, поскольку больному желудку необходима диетическая пища маленькими дозами.

«Слава, это паровые кнели… А это протертое овощное пюре со сметаной… Славик, а вот это тебе обязательно нужно выпить». — И протягивает банку с содержимым бордового цвета — смесью яблочного, гранатового и свекольного соков, которая, с Галиных слов, повышает гемоглобин.

Гусявин посмотрел на будильник и прошептал:

— Час пробил, дорогая, где ты?

Точь-в-точь. Дверь распахнулась, и на пороге возникла Галина с неизменными сумками.

— Здравствуй, душа моя, — снисходительно произнес Гусявин, приподнимаясь с кровати и стараясь продемонстрировать, что это движение требует от него предельного напряжения еще оставшихся жалких сил — болезнь не шутка.

— Добрый день, Славичек. Хочу обрадовать тебя. Я не одна, а с твоими товарищами.

— Какими товарищами? — Гусявин резво, забыв о болезнях, вскочил и уселся на стул.

— Они сказали, что хотят преподнести тебе сюрприз. — Она выглянула в коридор и произнесла: — Заходите, пожалуйста.

«На таких товарищей хорошо рыба клюет», — зло подумал Гусявин.

В палате сразу стало тесно и неуютно. Гнилой, пропитанный нечистотами мир ворвался в эту стерильную обитель. Глиня — давно не виделись. И еще бы тебя, дружище, лет полтораста не лицезреть. Снайпер, деловой, собранный, с каменным лицом — вояка недостреляный, чего ж на тебя у армян пули не хватило?.. А это кто? Лопоухий, веснушчатый, с физиономией, будто первый день на свет появился, и с ростом для баскетбольной команды. Чудо в перьях — он-то из какого тумана возник?

— Здравствуй, брат Слава. Небось позабыл брата Сему? — ехидно улыбнулся Глен.

— Позабудешь тебя.

— Пропал, браток, ни письма, ни весточки. Уже беспокоиться начали.

— Чего беспокоиться? Жив, как видишь.

— Вижу, что жив. Пока жив. Спасибо Галине Ивановне, навела на твое убежище.

— Болею. Язва.

— Позвонил бы. Мы бы тебе гостинчик подвезли.

— У меня все есть.

— Кроме старых хороших друзей. Но вот и мы здесь. Переговорить бы, болезный.

— Конечно… Галиночка, ты не могла бы нас оставить на пять минут?

— Галина Ивановна, — начал расшаркиваться Глен, — вы нас извините. Но, сами понимаете, вместе работаем, бизнес не терпит проволочек.

— Я подожду.

Когда Галя вышла, улыбка сползла с уст Глена.

— Ты чего тут как медведь забурился?

— Язва. «Скорую» вызывали. Можно сказать, одной ногой в могиле стоял.

— Врешь же, — сказал Снайпер. — В лазарете решил отсидеться.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Гусявин. — Говорю же — заболел.

— Работа стоит. Надо Ларечника брать, все концы у тебя, — сказал Глен резко.

— Может, оставим его? На что он нам сдался? — поморщился, как от таблетки хинина, Гусявин. Его так резко спустили с небес на землю, что закладывало уши.

— У тебя не только язва. У тебя мозги размякли. Ты что, решил на лету сойти с самолета? — осведомился Глен.

— Если решил дезертировать, — вставил Снайпер, — так помни, в военное время за это расстрел.

— Ерики-маморики, чего вы на меня вызверились?

— С Ларечником решено. Он зажрался. Пора бы и делиться.

— Я не против… А что за обаятельный молодой человек с вами? — Гусявин кивнул на лопоухого «баскетболиста».

— Это мой боевой товарищ. Женя Матросов. Владеет всеми видами оружия. Спалил два армянских бэтээра, — отрекомендовал лопоухого Снайпер.

— Батюшки святы! Мы что, свой спецназ создаем?

— Не всем языками чесать. Кто-то должен и дело делать, — процедил Глен.

— Я что, против? Пусть делает. А где Гена? В подворотне с кайлом прохожих поджидает? Совсем меня забыл.

— Нас тоже забыл. Его из изолятора выпустили, после этого и след простыл. Исчез куда-то, — сказал Глен.

— Куда исчез?

— Не знаю! — грубо отрубил Глен, и ноги у Гусявина стали ватными. — В общем, так, Сявый. На днях мы Ларечника закрываем. И вот еще — я видел мельком в городе ту сволочь, которая мне оттяпала руку. Ты должен узнать — кто он и откуда взялся. Наверняка из блатарей, тут ты как рыба в воде.

— Как вобла в пиве.

— Завтра ты из больницы выходишь.

— Я еще не выздоровел.