Мокрый мир

– Ты так красиво рассказываешь, – не изменился в лице Билли Коффин. – Но знала бы ты, что творилось у нас!

– Например?

– Вот это история так история! – Лита испугалась, что Билли взорвется от переизбытка эмоций, как взорвалась крепость людей Феникса. Он сложил губы трубочкой и выпалил: – Лиззи женилась на двоюродном дяде!

– Я впечатлена.

– А? – не понял Билли. – На тебя поставили печать?

Лита встала, отряхивая подол. С грустью вспомнила платье гувернантки, сперва подаренное Нэем, а позже изведенное им на тряпье. Голубую рубаху, в которую пленницу облачили солдаты, Лита сожгла, жалея, что точно так же нельзя сжечь весь треклятый месяц. От ткани пахло болезнью, потом и гарью. Единственным сувениром, привезенным из поездки, была раковина речной улитки. И трижды Лита вынимала ее из-под кровати, формулировала слова, представляла, как голос колдуна зазвучит в комнате… и швыряла обратно, не воспользовавшись.

Ей ничего не надо от заносчивого высокомерного Нэя. Ничего. Ни-че-го!

– Если это все потрясающие новости, – сказала Лита, подходя к лестнице, – то я, пожалуй, отчалю.

– Да, все. А нет, не все. – Билли таращился на голые щиколотки Литы. Она постепенно восстанавливалась после болезни, отъедалась рыбой и хлебом, возвращался румянец, снова округлялись девичьи формы. И Билли явно оценил это.

– Коффин, очнись.

– Да, извини. Тебя искала женщина. Из Оазиса.

– Женщина из Оазиса была здесь? Ты не напутал? Как она выглядела?

– О! – воодушевился Билли. – Она очень рыжая. И красивая, как я.

– Не наоборот ли?

– Да! Точно! Очень красивая и рыжая, как я. – Билли взъерошил шевелюру. – Она просила никому не говорить. Но ведь мы друзья.

«Сообщала твоя кошка, какой ты друг», – хмыкнула Лита. И, отсалютовав, покинула Билли Коффина.

* * *

В двенадцать лет Лита и ее тогдашняя подружка Лиззи, нынче наверняка уже обрюхаченная добрым дядюшкой, гадали. Это был день Речного Черта, и девушки Кольца – у кого нашлась в закромах мука – месили тесто, чтобы затемно испечь пирог и узреть на корке лик суженого. Лиззи клялась, что увидела мужественного воина, вельможу. У пирога, который Лита вытащила из печи, была выедена сердцевина. Там зияла исходящая паром дыра, будто сам Черт проник за заслонку и полакомился рыбной начинкой… и будущим Литы. Лиззи сказала, это дурной знак…

Спустя семь лет Лита вспомнила об испорченном гадании в нищем квартале, где окна убогих домов закупоривали тиной и ветками, где в проулках валялись пьяные оборванцы и смердело гнилой селедкой. Над хибарками нависали крепостные куртины. Рыбацкое Кольцо здесь размыкалось, а стены уходили в воду, как ладони каменного гиганта, охраняющие главный порт Полиса от окраинной бедноты. Попасть в порт с суши можно было лишь из Оазиса, миновав ряд укреплений и корону кронверка.

Странный образ явился в голову Литы. Отвесные стены – это бортики пирога. А внутри, на месте Оазиса, – дыра. И нет больше начинки из фонтанов, музыки, парков и прудов. Лишь выжранное нутро, дымящаяся разруха. И Георг Нэй не спасет своего милорда от надвигающейся беды.

Образ был ярким, выпуклым, он даже запахом обладал: сквозь амбре зеленеющих кишок Лита почувствовала вонь смерти, аромат крови и гари. Она хлопнула себя по щеке, и видение испарилось. Ничто не угрожало сытому мирку Оазиса. Шпаги, порох и магия оберегают его как от внешнего врага, так и от голодранцев-рыбаков. А Лите суждено выйти замуж за дурака вроде Билли и тайно рассказывать чумазым детям, как их молодая мама побывала в покоях Георга Нэя и успела полежать на его перинах.

В подворотне, куда не просачивались солнечные лучи, Лита мысленно засвистела. Ждала она минуту. В облаке сизых испарений зацокали коготки, и мохнатая псина вышла к человеку, чуть волоча задние лапы.

– Здравствуй, подружка. – Лита опустилась на колени. Собака покойного дегтярника просеменила по лужам и задорно вильнула хвостом. Лита погладила псину за ушком, прислушалась к его песьим мыслям.

– Тебе не больно?

«Нет. Поначалу было больно в животе, но теперь ничего не болит. У меня, похоже, будут щенки. То-то обрадуется моя хозяйка и перестанет наконец плакать».

Лита улыбнулась, но глаза ее увлажнились.

– Знаешь, – сказала она, – моя мама родилась в Вагланде. Она говорила, вагландцы верят, что люди и звери, умерев, тут же рождаются вновь, в другом месте, на других островах.

Собака дегтярника легла перед Литой, подставляя ласкам брюхо.

– Я видела мельком мир за чертой. Я не думаю, что вагландцы правы. Всё намного страшнее и хуже. Но было бы здорово, ведь так? Знать, что душа моей мамы живет в новом теле где-то далеко или где-то рядом… Что ты, – Лита вынула из тряпичного свертка кухонный нож, – что ты тоже родишься, подружка.

«Спасибо, человек. Спасибо тебе. Спасибо».

– Спи. – Лита вонзила лезвие в беззащитное горло и отклонилась от брызнувшей струи. – Спи, малышка.