Мокрый не боится дождя

— Она бы ринулась на Балканы, а хуже того, прямиком в Сербию. Люська нужна была мне в Москве.

— А дальше?

— А дальше бомбёжки Белграда.

— И ты опять ничего не сказала ей?

— У меня отсутствовала достоверная информации. И сейчас нет. Для меня Милко живой. И я ничего не хочу менять.

— А ты подумала о…чувствах своей подружки?

— Послушай, Людмила, твоя крёстная и моя названая сестра была счастливейшей из смертных. Она любила. До последнего вздоха. И она всегда приземлялась на все четыре лапы. Как кошка. Ты же помнишь её талисман?

— Бастад…

— Вот именно. Кстати, ты не против, если я захвачу её с собой? Как память?

— Не против, — прошелестело в ответ.

Милочка начала собирать посуду со стола. За этим занятием её посетила мысль: следует припрятать тётушкины «Затеси». Вдруг маменьке взбредёт в голову и их увезти за океан?

Впрочем, на этот раз её планы оказались более весомыми. Она вознамерилась увезти в Америку дочь. Эту врушу-грушу. Да, именно так она назвала когда-то Милочку в пылу ссоры. Её фантазии были до поры до времени вполне невинны. Но когда та поведала американской подружке: её мама вовсе не преподаватель Центрального Мичиганского университета, а агент КГБ, тогда Людмила Гудкина решила: ребёнка надо спасать. Как и собственную репутацию.

А Россия для этой миссии годится как ничто другое. Таким образом Милочка оказалась под опекой крёстной во второй раз. Та приняла девочку с распростёртыми объятиями. А когда та, сидя на кухне, поделилась тайной (маменька не преподаватель вовсе, а агент ЦРУ), последовал невозмутимый ответ:

— А я всегда это подозревала…

Женщина, с которой несостоявшаяся американка делила кров и стол, и сама была неутомимой придумщицей. Расцвечивая серую обыденность, они принялись сочинять напару.

Спустя год, Людмила Гудкина забрала дочь к себе, но московская вольница успела проникнуть в Милочкину плоть и кровь. В городке Маунт-Плезант она скучала по тётушке. Но зато подружилась с отчимом.

Девушка ожидала увидеть скучного «препа» плюс безутешного вдовца (за три года до женитьбы на русской преподавательнице Майкл потерял супругу). Но маменькин избранник — ниже среднего роста, тонкокостный, с обезоруживающей усмешкой — казался, если б не седина, юношей. А ведь он был уже половозрелым меломаном на момент Вудстокского рок-фестиваля! Но больше всего подкупил факт, что американский «дэд» поднимался с места, стоило какой-либо даме войти в помещение. В ситуации с Милочкой это заставляло испытывать неловкость. Но и поднимало в собственных глазах.

Таким образом младшая Гудкина успела побыть и американкой, и русской. Теперь настал момент определиться окончательно. И судя по всему, маменька была настроена решительно, дав понять, что в случае чего финансовой поддержки дочери не видать. А это весомый аргумент.

ШУИСТ, УЛИЦА СВЕТЛОПОЛЯНСКАЯ, ДОМ БЕЛОЗЕРЦЕВЫХ

Дальняя родственница подполковника настоятельно зазывала к себе, и Белозерцевы приняли приглашение — не столько под напором родственных чувств, сколько из меркантильных соображений. Не стоило пренебрегать гостеприимством в граде Петра, тем более что бабушка Инна в общении была необременительна, хотя и правила в своём семействе (муж, сын, невестка, внуки) железной рукой.

Интерес питерской родни к провинциалам Белозерцевым объяснялся просто: в Шуисте хранились фотографии времён молодости Инны Игоревны, полученные от покойной матушки Павла Петровича. А поскольку в это время полным ходом шло написание истории фабрики, на котором в прошлом веке трудилась Инна Игоревна и матушка Павла Петровича, нужда в этих документах возрастала многократно. Питерская родственница твёрдо вознамерилась попасть в историю, хотя бы в форме чёрно-белого силуэта на фотографии.

Итак, у них появилась возможность провести пару дней в северной столице. Без непосильных затрат и в комфорте. Но помимо передачи фотодокументов, у подполковника Белозерцева созрел план, который он скрывал до поры до времени даже от супруги.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, УЛИЦА ИМЕНИ ЗИНЫ ПОРТНОВОЙ

Они сняли куртки, задевая друг друга локтями в тесноте прихожей. Супруги уже успели отвыкнуть от малогабаритности советского образца.

Хозяин квартиры передвигался с помощью ходунков. Старик сделал приглашающий жест, и гости догадались: им рады. Потому что одиночество, потому что горе, а делить их не с кем.

Начали, естественно, с шевронов.

В комнате, которая служила и спальней, и гостиной, и кабинетом, коллекция занимала выдвижные ящики письменного стола, и при первом же взгляде стало понятно: собиратель предпочёл сосредоточиться на полицейских нашивках. Ложный египетский шеврон по-прежнему являлся источником раздражения — прежде всего на себя: не удосужился проверить.

— Александр Иванович, мы хотели бы исправить положение. — Белозерцев решил, что наступил подходящий момент. — У нас есть подлинная нашивка египетской туристической полиции, и мы намерены преподнести её вам.

— В дар! — прибавила Дания Рафаэловна и щёлкнула замком сумочки. Доморацкий заморгал остатками белёсых ресниц.