Мокрый не боится дождя

— Чем обязан такой щедрости…? — белорусский акцент зазвучал отчётливее, но при этом продолжал хорошо ложиться на питерскую интонацию.

— Да никакая это не щедрость! — отмахнулся даритель, покривив душой. «Египтянин» числился в единственном экземпляре.

Между тем Дания Рафаэлевна уже протягивала ладонь.

Обвитая венами рука нашла в себе силы на встречное движение. Дания Рафаэлевна едва удержалась от возгласа, когда пальцы с задубевшими лунками ногтей коснулись её кожи. Точно клюв большой хищной птицы.

Доморацкий принялся изучать шеврон, удалив от глаз на расстояние, которое требуется при старческой дальнозоркости. Прожилки его мутноватых белков покраснели.

Белозерцевы застыли в ожидании, торопя про себя момент, когда можно будет заговорить о деле, приведшем их в северную Пальмиру.

— Хорош! — вымолвил, наконец, коллекционер. — И знаете, он мне больше по душе того, греческого. Недаром я тогда усомнился. — Старик сделал паузу. Гости не решились её нарушить. Последовал хрипловато-свистящий вздох и выдох: — Этот лаконичнее и выразительнее. Ему не требуется дополнительной оправы. И как я сразу не догадался? Ведь на другом была оливковая ветвь.

Старик умолк. Супруги поняли: пробил их час.

— Александр Иванович, мы только что вернулись из Египта. В общем, этот подарок… со значением, — заговорила Дания Рафаэлевна.

Выражение лица хозяина сохраняло невозмутимость посмертной маски. Но воспитание взяло верх, и он, с осторожностью возложив подношение на журнальный столик, обратил взор на гостью.

— В отеле мы познакомились с Асей. Она планировала привезти вам подлинный египетский шеврон. Но не вышло…

Доморацкий вслушивался в поток слов. Но нельзя было угадать, какое действие они оказывают на него.

— Мы решили, что будет правильным осуществить её желание. Ася была хорошим человеком, — продолжила свою партию Дания Рафаэлевна.

Стариковские пальцы сжали поручни ходунков, судя по всему, служивших не только механической, но и психологической опорой.

— Асина мать — из моего родного города. Из Ляховичей. Приехал на родину навестить родительские могилы. Ну и познакомились. Понравилась она мне очень. Валя уже не живёт на свете. И дочки её нет. А я вот зажился.

— Нам очень жаль, что всё так… — Дания Рафаэлевна коснулась его руки.

— Ася переехала ко мне из Ляховичей три года назад. Устроилась в обувной магазин. Где-то на Васильевском острове. Хорошая зарплата. Но ей не доставало солнца, знаете ли… Промозглый климат…

— Александр Иванович, мы были в Египте, когда всё случилось. И не из досужего любопытства… А ради установления истины… — зачастила Дания Рафаэлевна.

— Не пойму, голубушка, ко мне-то зачем пожаловали? Какой от меня прок?

Старик нетерпеливо повёл шеей, как будто стал тесен воротник старенькой фланелевой рубашки.

Супруги переглянулись.

— Что вы хотите от меня? — его голос прозвучал на удивление твёрдо. И Павел Петрович понял: настал черёд действовать ему:

— Александр Иванович, в Асином багаже должна быть одна вещица. Она может пролить свет на произошедшую трагедию.

Это была сущая… импровизация. Ни о какой конкретной вещице подполковник не помышлял. Просто запали кое-какие подозрения после звонка москвички.

— Что? Что такое?

— Мы не знаем, — женский голос прозвучал подкупающе мягко, но, похоже, это не тронуло хозяина.

Он с натугой поднялся на свои тоненькие ноги, которые представляли резкий контраст со всё ещё объёмным туловищем. Отодвинув ходунки в сторону, зашаркал вон. По лицу его разлилось гневливое выражение.

«Выпроваживает».

Повесив головы, пара двинулась следом.

На пятачке, который располагался за кухонькой, Доморацкий сменил курс, засеменив к двери, которую обрамляли присобранные по серёдке занавески. Они напомнили Дание деревенское детство в Елюзани, бабушкину избу.

Толчок негнущейся ладони отворил выкрашенное в белую масляную краску полотно. Старик шагнул через порог и оглянулся. Гости сочли это за приглашение.

Помещение было вытянутым в длину, что придавало ему визуальный объём. Потолок пожелтел от сигаретного дыма. Двери и мебель тоже покрывала желтоватая сальная патина. Прямо располагалось зашторенное тяжёлой гардиной окно. Справа, впритык к стене — диван, на котором валялись сплющенные выцветшие подушки. Под прямым углом к нему возвышался шифоньер. Сбоку стоял дорожный чемодан — на колёсиках, рядом присоседилась дорожная сумка. Судя по объёмам нераспакованные.

— Вот… Это всё Асино. Племяш доставил.

— Можно? — не веря своим глазам спросила Дания Рафаэлевна. Старик кивнул и зашаркал прочь.

Рыться в чужих вещах? Белозерцевы избегали смотреть друг на друга. Двум сотрудникам областного управления КГБ СССР, пусть и бывшим, как-то не с руки это было. Но ведь сами напросились.

Павел Петрович вдруг обратил внимание на обои. Узор из букетов васильков. Такими же был оклеен так называемый «зал» в материнской квартирке.

Не исключено, что они так бы и простояли, пока… Но тут жена взяла инициативу на себя. Может статься, припомнилось Танютино послание. «Играй с ним в сыщиков, в разведчиков, во что угодно. Только не давай хандрить…»