Мокрый не боится дождя

— Но, Елена Анатольевна, она была его музой! И судя по её стихам…

— Надеюсь, вам хватит деликатности не соваться с этим вопросом к родственникам Илюши.

— Но…

— Мне больше нечего добавить.

Речевой поток прервался. Короткие гудки источали укор.

«Что такого я сделала?»

Ольга плетётся на кухню, чтобы приготовить себе кофе и пораскинуть мыслями. Но подумать ей не дают. В прихожей звучит моцартовская мелодия из Сороковой симфонии.

На пороге — дама в джинсах и пуховике. Секундой ранее она сняла шапочку — наэлектризованные волосы стоят дыбом.

— Я Людмила Гудкина. Из Москвы.

Спустя полчаса гостья пробует «долгоиграющие» новогодние блюд.

Она прекрасно изъясняется по-русски, с отчётливым московским произношением. Так что принимающая сторона даже позволяет себе усомниться: так ли точны данные об американском подданстве визитёрши. А может, ПМЖ совсем свежее? Но оказалось, что Людмила Гудкина покинула Россию в 1992 году.

Они послушали традиционного «Щедрика» и обсудили, каким образом украинское рождественское песнопение превратилось в знаменитое американское «Сarol bells».

Интерес гостьи к Украине Ольга отважилась удовлетворить и поведав про улочки своего детства.

А потом в прихожей снова грянул Моцарт.

— А где мама? — таким вопросом встречает Ольга мужа.

Глава 2 «Покой нам только снится!»

Владимир Николаевич ежевечерне опорожнял мусорное ведро. Наперекор примете: денег в доме не будет. С годами это вылилось в ритуал, от выполнения которого он вопреки присутствию в доме заморской гостьи не уклонился и на следующий день после возвращения из России. Тем более что за время его отсутствия на столике в прихожей осела гора печатной продукции. Жена не глядя смахнула её в мусорное ведро.

— Может, повременишь? — Ольга наблюдала, как связанный ею шарф обвивает знакомую до каждой жилки шею.

— Я-мигом.

А снаружи меж тем разыгралась вьюга. По правде говоря, Садовой покидал свой dolce domum не только ради соблюдения порядка. Он любил снежную стихию: она напоминала метели в донецких степях.

Владимир Николаевич натянул капюшон, а ведро плотно закрыл крышкой.

Снаружи в бешеном темпе вращались снежинки.

«Точно египетский танец с юбкой. В тот вечер, начавшийся так невинно…»

Да, он впервые увидел Риту в день приезда на курорт. У диджейки. На демонстрации «Тануры».

Осторожно ступая по снегу, профессор пробирался к приткнувшемуся в закутке контейнеру.

«Интересно, где находят приют в такую непогоду эта парочка… Карл и Клара?»

Приблизившись к цели, он приподнял облепленную снегом крышку, после чего открыл ведро. Этим воспользовался ветер: бумажки разлетелись, как почтовые голуби.

«Эх, как некстати закончились мусорные мешки!»

Он чертыхнулся, брякнул ведром о стенку контейнера, чтобы не осталось чего на дне, и потрусил назад. Однако вид разбросанных бумажек раздосадовал. За что профессор обожал зиму? — За опрятность, за белизну, за … В общем, оглянувшись по сторонам и отметив, что никто из соседей не глазеет из окна, Владимир Николаевич, покряхтывая и не без мазохистского удовольствия, — принялся лазить по сугробам и собирать разлетевшийся мусор. При этом он по укоренившейся привычке всё контролировать проглядывал рекламные листки.

Один из них предлагал выгодное подключение к Интернету. Другой сообщал о снадобье против всех болезней. Затем следовала парочка предложений по кредитам. Ещё какая-то докука…

Садовой рассовал стопку по карманам — на этом его гражданский долг выполнен. Тем временем попавший в ботинки снег грозил обернуться холодными ручейками по щиколотке. Самая чувствительная часть ноги. И вообще пора…

Он окинул зимний пейзаж в виде деревьев и кустов, будто густо обведённых извёсткой. Его внимание привлёк некий предмет. Это был прямоугольник с ярким пятном слева.

Снег в башмаках начал таять. Об опасности процесса его предостерегала ещё мама. Но он не слушался, и она устраивала склонному к простудам сыну паренье ног в тазике с добавлением горчицы.

Садовой зашагал к крыльцу, ощущая щёкотно-ледяное прикосновение к ступням. Очередной вихрь сорвал капюшон, взлохматил сугроб и поднял светлый прямоугольник с ярким пятном слева. Некоторое время он парил в воздухе. Потом шмякнулся оземь.

«А ведь это это не просто листок! Это почтовый конверт!»

Следующий порыв принудил конверт перевернуться, затем подняться и… спикировать в сугроб. На этот раз на приличном расстоянии. Это вызвало раздражение, которое сменилось грустью. Припомнилось лежание в постели с градусником и книжкой «Два капитана», которую из-за ломоты во всём теле он никак не мог одолеть и снова и снова возвращался к эпизоду с пропавшими письмами.