Мокрый не боится дождя

— Значит, грабителю не удалось поживиться? — уцепился за тему посетитель, рассчитывая развивать её оставшееся время.

— Мобильник! В сумочке лежал мобильник. Ну и в кошельке маленько.

— Слава Богу!

— Тяжёлое времена наступают! — в профессорских ушах раздался треск рвущихся простыней.

В разговор вступила соседка. На этот раз голос показался посетителю вполне ничего себе. Может, оттого, что позволял взять тайм-аут.

Сетования на беспомощность милиции заняли две полноценные минуты. После чего профессор, расточая улыбки, смог раскланяться.

Больная с одеялом на голове лежала в прежней позе.

Пожелания доброго здоровья всем присутствующим заняли добрых 55 секунд.

Садовой уже пятился к двери, когда его окликнули. Он не сразу догадался, кому принадлежит этот придушенно-бесцветный голос. Протянутая из угла рука с прозрачной кожей между пальцами указывала на Ганну.

— Я,может, помру…

— Ганночка, подобные мысли недопустимы! — Профессорские пальцы снова заметались в душном воздухе. Накидка сползла по спине и замерла.

— Я должна вам сказать!

— Может, не сейчас? Вы выглядите уставшей.

— Это Бог наказал меня.

— Вас? За что?

— За обман.

— Боже, вы не додавали сдачу? — попытался шутить Садовой.

— Мы не родственники.

Последовала неловкая пауза.

— А кто?

— Чужие.

Профессор опустился на стул.

— Я подозревал нечто подобное.

— Простите меня.

— Но как вы оказались в нашем доме?

— Мои родичи живут этажом выше. В тот день они уехали за границу. А мне требовалось пристанище. Заплатить за гостиницу я не могла.

Профессор похлопал по безжизненно лежавшей поверх одеяла руке.

— Я не поп, чтобы отпускать грехи, но думаю, что Господь простил вас. И ещё. Давайте условимся, Ольге об этом ни гу-гу.

— Но..

— Считайте, что делаю это ради жены. Она успела к вам привязаться.

Ответом ему стала улыбка — на этот раз с ямочками на щеках.

Профессор поднялся … Самое время откланяться. Но одна мысль свербила… Нестерпимо захотелось разрешить и эти сомнения.

— Гануся! Простите, что так фамильярно называю… Хотелось бы уточнить.

— Пожалуйста, уточняйте, Владимир Николаевич.

— Там, в коридоре, мне повстречалась исключительно воспитанная панночка. Её зовут Марыся?

— Это по-польски. А мы зовём её Марийкой.

— Она вам родственница?

— Племянница.

— Это Марийка принесла яблоки?

— Брат пришёл навестить меня с семьёй.

— А можно узнать имя?

— А вам зачем? — в глазах Гануси появился ледок.

— Считайте — банальное любопытство.

— Владимир Николаевич, я прожила рядом с вами достаточно, чтобы понять: не тот вы человек, чтобы зазря любопытничать.

«О, значит всё-таки „горячо“!»

— Ганночка, вы столько времени прожили с Садовыми бок о бок и так и не научились доверять? Обидно.

— Времена нынче такие, профессор.

Он не стал настаивать. Молча кивнул и двинулся к выходу.

— Его зовут Стасиком…

Он взялся за дверную ручку и встал вполоборота:

— А фамилия?

— Случилось что?

— Ганна, я не причиню вреда вашему родственнику. Но мне действительно важно знать…

— Я обещала…

— Интересно. Какую же клятву ты дала? — не удержался от иронии Садовой.

— Не трепать языком.

— Я понял, — профессор подавил вздох. — В таком случае мне остаётся только пожелать вам здоровья.

Профессор нажал на дверную ручку. Он медлил, всё ещё надеясь… Но тщетно.

…На крыльце Садовой сделал протяжённые вдох и выдох, выдавливая больничный воздух из лёгких. До последней молекулы. Затем пересёк двор и вышел за ворота, ступив на очищенный от снега тротуар Лабораторного переулка.

— Мужчина! — окликнула его дама в лисьей горжетке. — Посмотрите на ваши ноги! По — моему, с ними что-то не так!

Садовой поймал на себе полный упрёка взгляд лисицы с горжетки. Он опустил глаза в направлении дамского пальчика. Его хрусталики упёрлись в голубые бахилы. Далее последовал кивок выбившегося из-под шапки чуба.

— Да, да! Благодарю вас.

— Да не за что! — Понурая лисья мордочка проводила взглядом ссутулившуюся профессорскую спину и прошествовала дальше.

В какую-то собственную загадочную жизнь.

ИЗ ИМЕЙЛА БЕЛОЗЁРЦЕВА-САДОВОМУ