Молчание ягнят

Несомненно, самым идеальным вариантом было бы платье без шва, сделанное из цельного куска. Но с кожей Кэтрин это наверняка не представится возможным. Тем не менее, он надеялся, что лиф будет цельным, хотя бы спереди. А это означало, что все швы и вытачки придётся делать только на спине. Невероятно сложно. Но он уже продумал весь фасон. Умело натянув кожу, можно будет сделать две вертикальные вытачки под мышками. Ещё две — на спине, чуть выше талии. Он уже привык работать с очень узкими припусками на швы.

Но ведь нужно ещё сделать всё так, чтобы платье не только хорошо смотрелось. Вполне вероятно, что привлекательного, вернее привлекательную обладательницу этого наряда захотят и обнять.

Мистер Гамб посыпал ладони тальком и нежно обнял свой бюст.

— Ну поцелуй же меня, — шепнул он, игриво глядя на то место, где должна быть голова. — Да не ты, глупышка, — улыбнулся он навострившему уши пуделю.

Хорошенько обняв бюст, он развернул его спиной, чтобы рассмотреть, в каких местах остались следы талька. Никому не понравится обнять красавицу и нащупать швы. Но после его объятий следы талька остались только ближе к середине спины. Всё правильно, обычно никто и не обнимает за бока. Плечи тоже выпадают. Вот и ответ: плечевая вытачка чуть выше линии плеча. Этим же швом можно подшить и кокетку. По бокам — вставки из другого материала, а под ними — застёжка.

Вытачка на спине будет скрыта волосами — его собственными, или теми, которые у него скоро будут.

Мистер Гамб стащил с бюста жилет и приступил к работе.

Швейная машинка была старой и надёжной, с педальным приводом, лет сорок назад подключённым к электромотору. На ручке выгравирована золотая витиеватая надпись: «Я никогда не устаю, я рождена, чтобы служить». Ножная педаль тоже работала, и, начиная строчить очередной шов, мистер Гамб всегда вначале нажимал на неё. Для того, чтобы лучше чувствовать машинку, он работал босиком, плавно давя на педаль голой ступнёй с покрытыми лаком ногтями. Некоторое время в подвале было слышно лишь стрекотание машинки да тихий храп пуделя.

Наконец, настрочив на примерочном жилете все необходимые вытачки, Гамб встал перед зеркалом и надел его. Пудель поднял голову, словно оценивая его творение.

Нужно слегка опустить пройму. А всё остальное в самый раз. Удобный, мягкий, эластичный наряд.

Для большего эффекта мистер Гамб примерил несколько париков, попробовал различное освещение и надел на шею ожерелье. Великолепно. Просто потрясающе.

Ему хотелось продолжить работу, заняться настоящим делом, но глаза сильно устали. Нужно, чтобы и руки остались ловкими и быстрыми. К тому же, он очень разнервничался от криков.

— Завтра, Красотка, — улыбнулся он собаке, вынув размораживаться говяжьи мозги. — Завтра мы займёмся этим в пе-е-ервую очередь. Твоя мамочка станет настоящей красавицей!

Глава 47

Кларис крепко проспала пять часов, но на исходе ночи пробудилась от ужасного кошмара. Она сжала зубами угол простыни и закрыла ладонями уши, стараясь понять, проснулась ли на самом деле. Жуткое видение исчезло. Тишина — и никаких криков ягнят. Когда сон окончательно прошёл, сердце немного успокоилось, но ноги под одеялом всё ещё продолжали дрожать. Казалось, ещё одно мгновенье — и она сойдёт с ума от этого невыносимого страха.

Когда страх вдруг сменился горячей волной злости, Кларис почувствовала облегчение.

— Сволочи, — прошептала она и вытащила ногу из-под одеяла.

В течение всего этого бесконечного дня, за время которого ей нагрубил Чилтон, оскорбила сенатор Мартин, наговорил упрёков Крендлер, посмеялся и довёл до исступления своим кровавым побегом доктор Лектер, и наконец, отстранил от работы Джек Кроуфорд, был один момент, который оказался самым страшным: её обозвали воровкой.

Конечно, сенатор Мартин — прежде всего просто доведённая до отчаяния мать, которая не в состоянии смотреть, как полицейские копаются в вещах её дочери. Без сомнения, она не хотела обидеть Кларис.

И тем не менее, обвинение пронзило девушку, подобно острой игле.

Ещё в детстве отец учил Кларис, что воровство — это одно из самых грязных, самых мерзких преступлений, стоящее в одном ряду с изнасилованием и убийством ради денег. Даже некоторые непреднамеренные убийства можно поставить выше воровства.

Живя в бедности, она научилась ненавидеть воров и воровство.

Но сейчас, лёжа в темноте, она увидела и другую причину того, почему слова сенатора Мартин так оскорбили её.

Кларис хорошо помнила, что сказал о ней злобствующий доктор Лектер и боялась, что и сенатор Мартин тоже могла увидеть в ней дешёвую, нечистоплотную деревенщину, всеми силами пытающуюся вскарабкаться наверх.

Доктор Лектер получал неописуемое удовольствие, отмечая её классовое сходство с матерью, дремлющую злобу на всех и вся, впитанную вместе с материнским молоком. Ни образованием, ни интеллигентностью, ни напористостью, и уж тем более ни внешностью Кларис не уступала никому из Мартинов, но всё же в словах Лектера была какая-то доля истины, и в душе она знала это.