Фура кивнула. Она сама ничего не чувствовала, и хотя допускала, что даже при закрытых ставнях обитатели Тревенца-Рич могут догадаться о происходящем, сейчас у них были проблемы важнее. Например, защита собственности, обеспечение бесперебойного снабжения чистой водой, доступ к продовольствию и медикаментам и так далее. Вглядываться в жидкости и замечать слабую дрожь, вызванную подземными механизмами, им было недосуг.
Но все же… Она посмотрела на Адрану, прежде чем ответить, надеясь, что их мнения совпадают.
– Вы ошибаетесь, Квелл, а Мэбил права. Хуже еще не стало, но это потому, что люди вам пока доверяют. Чтобы разрушить это доверие, много не потребуется.
Адрана посмотрела в темноту, прежде чем добавить:
– Я согласна с Фурой. В столь непростой ситуации необходима откровенность. Щелкуну могут потребоваться недели, и нет гарантии, что он справится. Что бы ни случилось, нельзя ждать катастрофического перелома, чтобы сообщить людям, в какой беде мы все оказались. Они не дураки, и никто не хранит секреты так плохо, как опьяневшая толпа, взволнованная собственным успехом. Правда дойдет до населения, нравится вам это или нет. Ради вашего же блага я настоятельно советую сделать так, чтобы это произошло на ваших условиях и как можно скорее.
– Конечно, есть риск, – сказала Фура.
– Да, есть риск потерять все. Проблема насильственных переворотов в том, что они легко копируются. Смелый узурпатор часто становится мишенью для следующего заинтересованного лица. – Адрана посмотрела на Фуру. – Паладин привел нам много примеров из истории.
Квелл задумался. Его голова поворачивалась из стороны в сторону, как безглазый прожектор. Действительно, было невозможно понять, где находится мир по отношению к Старому Солнцу и Собранию. Ни миры, ни звезды не просматривались сквозь длинные окна Тревенца-Рич. Ночной хаос продолжал переливаться красными и золотыми бликами и пестреть беззвучными вспышками энергетического оружия. Как будто некие мыслительные процессы заставляли искриться огромный мозг, то ли охваченный лихорадкой, то ли погружающийся в безумие.
– Пожалуй, вы правы, – сказал наконец Квелл. Затем повторил чуть тише и мягче: – Да, вы правы…
По местным часам было утро, когда без особых церемоний подняли ставни.
Свет полился внутрь мира-веретена, и оказалось, что он… иной. Различие было настолько заметным, что жители осознали случившееся мгновенно и даже не стали ничего между собой обсуждать, лишь обменивались встревоженными взглядами. Свет Старого Солнца был не просто слабее обычного, как если бы окна покрылись слоем грязи, – он падал под другим углом, освещая Тревенца-Рич по всей протяженности, от заднего конца веретена к переднему, а не пересекая мир перпендикулярно. Теперь все тени лежали непривычно, а поверхности, которые всегда пребывали в сумерках, озарились бледным светом. Ни Фура, ни Адрана не прожили в этом мире достаточно долго, чтобы остро почувствовать эти перемены, но они легко улавливали настроение окружающих. Казалось, пока были опущены ставни, геометрия города гротескным образом исказилась, приобрела сюрреалистическую мрачность по вине тускнеющего с каждым часом Старого Солнца.
Хотя перемена в освещении была очевидной, причина эффекта оставалась неясной, и это вызвало растерянность и страх. Однако, вопреки низменным страстям, уже успевшим пробудиться у многих граждан, явных нарушений порядка не случилось. Впрочем, стоило признать, что порядка как такового и не было, просто не стало хуже. Квелл продолжил расширять свое влияние в тех частях города, которые ему еще совсем недавно сопротивлялись. Его помощники быстро организовали радиовещание и объяснили населению: двигатель запустился самостоятельно и пока не поддается попыткам его выключить. Газеты продолжали печататься, хотя и в сильно урезанных версиях, и на первых полосах помещались одни и те же сообщения, сопровождаемые уверениями в том, что делается все возможное для исправления ситуации. В течение дня появилось несколько выпусков газет, в зависимости от поступления хороших или плохих новостей. В помощь этим каналам распространения информации был привлечен транспорт: из трамваев и автобусов разбрасывали наспех состряпанные листовки, а на их крышах стояли громкоговорители, так что голос Квелла имел шанс проникнуть в каждый уголок города.
Похоже, это возымело действие. Если бы все рухнуло из-за паники, в свидетельствах не было бы недостатка: бегство рабочих с электростанций и подстанций, обесточенные дома и улицы, остановившиеся трамваи и электропоезда. Сейчас в домах горел свет, несмотря на то что у мира были подняты ставни.