– Чего? Нет. Ты о чем вообще? – Джош явно не знает, куда деть руки. Поверить не могу, что он первоклассный футболист с отличной координацией. Сейчас он выглядит совсем не скоординированным.
– Мамин начальник пригласил весь их отдел в ресторан. Там был твой папа. Оказывается, они старые приятели. А новый мамин менеджер – бывший стажер твоего папы. Они угрожают ее уволить, но называют это «реорганизацией». А потом ее дерьмовый начальник заявил, что она не прошла служебную аттестацию. – Я размахиваю руками в воздухе для большей выразительности. – Ее могут уволить.
– Там был мой папа?
– Это сто процентов была его идея, гений.
Мы проходим мимо дома с огромным садом, который кажется запущенным. Но, наверное, это полевые цветы – они и должны так выглядеть. За ним следует другой дом, с декоративными стеклянными фигурками на газоне.
– Передай папе, что меня так легко не запугать. Моя мама невероятно умная. Она без проблем найдет другую работу. – На самом деле я в этом не уверена. Миз Дэниелс спрашивала, чем я готова пожертвовать. Я не знаю, имеет ли смысл ставить под удар мамину работу и семейное благосостояние, да еще и рисковать остаток жизни провести лицом к лицу с самым огромным стадом бегемотов в этом полушарии ради небольшого всплеска, который нам удастся вызвать с помощью протеста. Но я ни с кем, даже с Тией, не могу поделиться своими переживаниями.
Джош останавливается у дома с усаженным кустарником садом и говорит:
– Я хочу помочь.
Я смеюсь ему в лицо – должно быть, это шутка. Но Джош смотрит на меня серьезно и искренне.
– Что-что? Помочь нашему протесту? Да ты издеваешься.
Джош хмурится. Я замечаю у него на лбу монобровь, которую, кажется, давненько не выщипывали.
– Почему издеваюсь?
– Да быть не может, что ты серьезен.
– Совершенно серьезен. – Джош взмахивает руками. Его глаза загораются. Кажется, он рассердился. – Почему тебе так сложно в это поверить?
От возмущения у меня отвисает челюсть. Я поспешно прикрываю рот рукой, чтобы Джош не увидел пломбу на заднем зубе.
– Тебе по порядку перечислить? Во-первых, из-за твоего папы. Во-вторых, из-за того, как ты его защищал. В-третьих, из-за того, что ты не способен мыслить самостоятельно…
На расстоянии нескольких кварталов звучит сигнал о приближающемся поезде. У меня перехватывает дыхание.
На мгновение я забываю о Джоше. Я слышу лишь стремительно проезжающий мимо поезд, грохотание его огромных колес. Земля дрожит у меня под ногами.
– Мэй? Ты меня слушаешь? – Джош машет рукой у меня перед лицом.
– Нет. Что ты сказал? – Я продолжаю смотреть в сторону железной дороги.
– Я много думал о нашем последнем разговоре.
– И?
– Ты права. Я должен не извиняться, а что-то сделать.
– Ага. – Я иду дальше.
– Я пытаюсь. – Джош не отстает. – Мэй, ну не будь так строга. Это же мой папа. Мне очень тяжело.
Я бросаю на него испепеляющий взгляд и ускоряю шаг. Джош делает то же самое. Его белые кроссовки сияют на солнце.
– Нет, погоди, Мэй. Я не в том смысле. Я хотел сказать, что мне тяжело спорить с отцом, пусть даже он не прав. У меня никого, кроме него, не осталось. Разве тебе на моем месте было бы легко?
Эти слова заставляют меня задуматься. Нет, мне совсем не легко спорить с родителями и переживать о будущем. Переживать обо всем. Мамин бегемот разочарования и его дальний родственник, носорог страха, практически поселились у меня в комнате. Я каждый день гадаю, не совершила ли я большую ошибку.
Сквозь сжатые зубы я говорю:
– Нет, не легко. Но я не собираюсь отступать, Джош.
– Позволь мне помочь. – В его взгляде я вижу непоколебимую решимость, которая делает его первоклассным игроком.
Я вспоминаю, что говорил Хью на встрече СЧС. Он был прав: я решила бороться с расизмом только после того, как пострадала лично. Хью был крайне терпелив, отвечая на мои вопросы. А Тия – и вовсе настоящий ангел. Они простили мне мое невежество и грубость. Как я могу осуждать Джоша, когда сама едва начала во всем разбираться?
– Почему именно сейчас, Джош? – Я смотрю себе под ноги, перешагивая трещины на асфальте. Мы проходим мимо дома, в саду у которого цветет лаванда. Ветерок доносит до меня сладкий аромат.
Джош опускает взгляд.
– Не знаю. Слишком много причин. Ты, твой брат. Письма в газете. Все эти комментарии. Обсуждение у миз Ди. Столько всего произошло.
– Ох. – Я пинаю камушек. Какое-то время мы молчим, пока не доходим до моего дома. Молчание похоже на наполненный водой шарик, и никто из нас не хочет, чтобы он лопнул. В конце концов Джош говорит:
– Разреши мне сказать что-нибудь, когда папа придет в школу.
– Ты серьезно?
– Он меня послушает, Мэй.
– Не знаю. Я подумаю.
Он кивает, и мы неловко переминаемся с ноги на ногу. Вдруг с другого конца улицы раздается автомобильный гудок и оглушительная праздничная музыка. Тия энергично машет руками, высунувшись из окна машины. Когда они подъезжают, Марк кричит:
– МЭЙДЭЙ! Мы тебя повсюду искали! С днем рожде…
Он замолкает, увидев Джоша.
– Джош уже уходит, – говорю я.
Он кивает.
– Подумай об этом. Я серьезно. – С этими словами он разворачивается и идет прочь.