Молчание между нами

– Значит, тебя совершенно не волнует, что говорим я и папа. Ты делаешь то, что тебе заблагорассудится. Мы просили тебя прекратить, а ты удвоила усилия.

Мне нечего на это ответить. А если я попытаюсь, мама меня, наверное, ударит. Я затылком ощущаю ее и стадо бегемотов. Угадываю мамины мысли без слов.

– Почему, Мэйбелин?

– Я говорила тебе почему, но ты не слушаешь!

Ее гнев вспыхивает ярче.

– Почему ты не слушаешь собственных родителей? Почему тебе наплевать на семью?

– Мне не наплевать! Я делаю это ради семьи! Как ты не понимаешь?

– Разве семье будет лучше, если я потеряю работу? Вот как ты показываешь свою любовь?

– Я пытаюсь сделать так, чтобы всем нам было лучше. Дело не только в нашей семье. – Мои слова кажутся совершенно оторванными от реальности. В голове у меня звучит папин голос: он говорит о том, что правильные поступки не всегда приводят к правильным результатам. О том, что мир еще излечит меня от идеализма.

– Семья всегда на первом месте! – Мама бьет ладонью по столу.

Я замираю, уставившись на стол. Мама делает глубокий вдох и взлохмачивает себе волосы обеими руками.

– Садись, мэймэй. – Я так и делаю. Она садится напротив меня, делает еще один вдох и медленно выдыхает.

– Когда я выпустилась из Тай-Да, твои ама и агун убедили меня поехать работать в Америку. Они понимали, что еще долго меня не увидят, а ведь я их единственная дочь. Но они все-таки настояли, чтобы я поехала. Я этого не хотела. Не хотела их оставлять.

– Тогда почему ты это сделала?

– Потому что я всегда слушалась родителей, Мэйбелин. Им видней.

– Это не то же самое, мам.

– Почему? Они многим пожертвовали ради меня, а я – ради них. И они были правы.

– Разве? Ты могла бы найти хорошую работу на Тайване. Ты была лучшей студенткой.

– Мэймэй, в Калифорнии я встретила твоего папу. Я родила тебя и Дэнни. Вы стоили всех моих жертв. – Она ненадолго замолкает и делает глубокий вдох. – Мэйбелин, ты думаешь, что я ничего не понимаю. Но тебе не нужно рассказывать мне про расизм. Я тоже с ним сталкиваюсь. Мне вечно говорят, чтоб я валила обратно в Китай. В меня плюют. Я не получаю повышений, которые заслуживаю. Вчера в магазине кто-то толкнул меня безо всякой причины, да так сильно, что я выронила молоко и оно разлилось по полу.

– Мам! Почему ты не рассказала?

– А зачем? Такова жизнь здесь.

– Это неправильно, мама! Ты могла бы кому-то пожаловаться.

– Зачем? Чего бы я этим добилась? Только принесла бы проблем нашей семье. Тебе. Я должна тебя защищать. Нет ничего важнее этого. – Мама встает. – Ты голодна, Мэйбелин? Давай я сделаю тебе чего-нибудь поесть.

Мне так тяжело на душе. Я совсем запуталась.

– Я не хочу есть, мам. Не надо меня постоянно кормить.

Она достает из холодильника клубнику. Молча моет ее, срезает листья. Складывает в миску и ставит на стол. Потом говорит усталым голосом:

– Мы всегда чем-то жертвуем ради друг друга. Если ты не готова остановиться ради нашей семьи, подумай хотя бы о собственном будущем. Что будет, если тебя отстранят? Разве после этого тебя возьмут в колледж?

– Многих прекрасно берут, мам.

– Но не в хорошие колледжи.

– Меня же не просто так отстранят. Наверняка приемные комиссии учтут обстоятельства.

– Хорошо, допустим, тебя примут. Но я потеряю работу. Как ты собралась платить за учебу?

– Я подам на стипендию, начну подрабатывать…

Мама жестом прерывает меня:

– Ты поступаешь эгоистично.

Мои глаза наполняются слезами, и я яростно их смаргиваю.

– Я пытаюсь сделать как лучше!

– Ты не понимаешь, Мэйбелин.

– Нет, это ты не понимаешь!

Мама встает из-за стола и идет в гостиную. Я слышу, как она перебирает книги на полке, что-то бормоча себе под нос. Потом она возвращается, держа старый фотоальбом в коричневой обложке, и молча кладет его передо мной. Я смотрю на него не мигая. Я знаю, что ждет меня внутри.

– Открывай, – велит мама.

Дрожащей рукой я поднимаю обложку. Страницы фотоальбома заполнены моими детскими снимками. Я, пухленькая, лысая и в ползуночках, кушаю, сплю, играю, пускаю слюни – и все это в компании Дэнни.

– Он не выпускал тебя из виду с того самого момента, как ты родилась.

На одной из фотографий он прижимает мое лицо к своей голой груди.

– Он любил смотреть, как я кормлю тебя грудью, и удивлялся, что из моего тела берется молоко, – говорит мама. – Однажды он попытался накормить тебя сам и никак не мог понять, почему у него не выходит.

Я невольно улыбаюсь. Да, это похоже на двухлетнего Дэнни. Медленно перелистывая страницы, я вглядываюсь в его круглое прекрасное лицо. На одной фотографии мы сидим на вершине горки в парке. Мне года полтора, не больше. Мама говорит:

– Мы не хотели, чтобы ты залезала на горку, но ты посмотрела, как катается твой гэгэ, и захотела так же. Ты забралась наверх, но скатываться тебе было слишком страшно. Дэнни залез к тебе, и вы скатились вместе. – Она гладит меня по руке, погрузившись в воспоминания. – Потом ты снова забралась наверх, и так по кругу. Он каждый раз скатывался вместе с тобой.

Я прочищаю горло. Жаль, что сейчас Дэнни не может обнять меня на этих американских горках.

– Я по нему скучаю, мам.