Молчание цвета

Похвалив того, кто сделал тайник, за находчивость – это надо же было догадаться убрать старый документ именно в туф, который из-за своих природных особенностей умел не пропускать жару и холод, Саломэ приступила к изучению содержимого второго бруска.

Найденные в нем украшения свидетельствовали о том, что не все вывезенные ценности были распроданы. В серебряной, искусной работы шкатулке обнаружились пять колец – на изнеженные аристократические пальцы, два воздушных узорных браслета и сапфировые сережки. Но женщин больше всего восхитили не ювелирные украшения, а крохотный, кропотливой работы, серебряный набор швейных принадлежностей, который, судя по замысловатой застежке, полагалось носить на поясе. В набор входили наперсток, узенькая склянка с горлышком, где, по всей вероятности, полагалось хранить иголки, миниатюрные портновские ножницы и небольшая, в спичечный коробок, шкатулочка. «Для ниток», – догадалась Саломэ.

Невестка стояла рядом, не решаясь прикоснуться к драгоценностям, только ахала – красота, красота! Саломэ немедленно решила, что отдаст те кольца, что попроще, своим дочерям, остальные украшения подарит невестке – она их заслужила. Пусть носит сколько захочет, а потом передаст своей невестке.

– Надень, – протянула Саломэ браслеты.

Невестка испуганно замотала головой – ни за что!

– Надень, говорю тебе. Хочу посмотреть, как они смотрятся.

Невестка послушно надела браслеты.

– И сережки, – велела Саломэ.

Пока невестка бегала к зеркалу, она выбрала два самых красивых кольца – рубиновое и сапфировое, – и потребовала их тоже надеть.

– А теперь покажись.

Невестка выставила руки. Они у нее были аристократичной лепки, потому кольца и браслеты смотрелись на них, будто родные. Саломэ подняла глаза, и она послушно повертела головой, чтобы свекровь могла полюбоваться сережками не только анфас, но и в профиль. Надевая их, она затянула свои густые русые волосы в плотный узел, открыв чистое, загорелое лицо и длинную шею, и смотрелась теперь воплощением лета, но не этого, засушливого и знойного, а настоящего, полного светящейся женской зрелости и предвкушения счастья. Профиль у нее был классический, точеный – прямой нос, выпуклый лоб, нежные тени под скулами, первые серьезные морщины, не портящие внешность, а совсем наоборот – придающие ей какую-то очень правильную осмысленность и даже одухотворенность.

«Была бы злой, возраст бы безобразил лицо. Добрая, потому и достойно стареет», – подумала Саломэ, изумляясь тому, как раньше не замечала ее красоты. Она привстала на цыпочки, взяла лицо невестки в руки – та чуть нагнулась и подхватила под локти свою тучную свекровь, поддерживая ее. Браслеты мелодично звякнули, будто рассмеялись чистым девичьим смехом, тяжело качнулись и замерли длинные, тонкого восточного узора, серьги.

– Носи, милая, все это – твое, – улыбнулась Саломэ и поцеловала обомлевшую невестку в лоб.

* * *

«Жизнь – бесконечная партия с одиночеством, в которой невозможно победить», – думал Самсон, переводя взгляд с одного угла потолка на другой. Если не надевать очки, казалось, что это комната его детства: тяжелые, крашеные в темно-ореховый деревянные балки, поддерживающие побеленный каменный свод; вечерами тень от светильников рисует на стенах причудливые фигуры, днями по комнате гуляют солнечные лучи, отражая на натертых полах узор штор. Если же надеть очки – колесико времени сразу же прокручивается на множество лет вперед, состаривая реальность: скрипучий вытертый паркет, линялые балки, пыльные стены и потолок в густой и липкой бахроме паутины. Лампочки в светильниках давно перегорели, заменить их было некому, да и надобности не было никакой – электричеством Самсон почти не пользовался, если только телевизор включал. Под его мерцающий экран и жил, не особо замечая смены дня и ночи. Спал, когда спится, бодрствовал, когда маялся бессонницей. Щелкал бесцельно пультом: раньше переключался со спортивных соревнований на новости и обратно, теперь же смотрел без разбору все подряд, не вникая в смысл. Спроси его, что в мире происходит, он пожмет плечами – ерунда! И в сущности, не ошибется.

Десять с лишним лет Самсон почти не выходил из дому. Беспросветно ныли суставы ног, приходилось передвигаться с помощью костылей, а с ними далеко не уйдешь. Раз в неделю заглядывала женщина из социальной службы, приносила нужные продукты и лекарства. С уборкой и стиркой помогала Анания, правда, не часто и не особенно тщательно – сама уже в том возрасте, когда особо не побегаешь. С готовкой выручала Тамара: сварганит целую кастрюлю постного борща или толмы навертит, часть отварит, часть уберет в морозилку, на потом. Иногда вкусного с детьми передаст – несколько кусочков гаты, свежевыпеченный круг хлеба или головку домашнего малосольного сыра.