Молчащие псы

Сейчас же я схожу вниз, чтобы отдохнуть. Завтра вернусь к писанию. Я голоден и чувствую себя не в своей тарелке. Час назад я заметил, что в нескольких десятках метров от башни, на краю склона, среди мертвых кустов стоит какой-то человек. Его силуэт в пыльнике с наставленным воротником и в шляпе со спадающими вниз полями, слегка волнуясь, маячил в тумане на фоне грязного неба – наверняка, то невидимый ветер двигал воздухом между нами. С этого расстояния я видел на лице мужчины лишь два черных пятна в том месте, где у человека расположены глаза – то были глубоко запавшие гляделки инквизитора или темные очки, хотя солнце спряталось за завалами облаков, и никакого лучика не достигало земли. Совершенно неожиданно он, словно бы догадываясь о моем взгляде, совершил странный поворот всем телом, выбросил вперед руку - предупреждая, угрожая или готовясь выстрелить – и пропал, я же почувствовал стеснение в груди.

Кем был этот незнакомец? Престидижитатором, гипнотизером, фокусником, застывшим на мгновение в танцевальном па, или же воином, неожиданный жест которого, наполненный несказанной грацией и динамикой, натягивавшим тетиву, чтобы прострелить мое сердце зернами страха?

Погода была крайне гадкой, она никак не годилась для наблюдений. Как тут распознать что-либо в массе бурых туманов, переваливающихся над молчаливыми лавами трав? Не видно горизонта, издали пробивается лишь слабый отблеск зеркала реки и очертания карликовых кустов с хищными очертаниями. Пейзаж смазанный, словно бы окутанный ватой, ни малейшего движения. Где-то там, за этим туманом, находится город, но с моего наблюдательного пункта ничто не говорит, чтобы в нем имелись какие-то следы жизни. Это впечатление фальшиво, я же рассказываю только благодаря глазам, так что пока оставьте меня в покое.

ГЛАВА 2

ДОКТРИНА И СИЛКИ

Вы, продавшие собственную страну,

Что искали поляку погибели,

Вспомните деяния свои, вы,

Поддерживающие Екатерину

(начало анонимного стихотворения "К предателям…", XVIII век)

Вновь я тружусь на башне, заглядывая в окна домов и в людские души, бывает, что чистые, бывает, что подлые, колеблющиеся, совершенно оглупевшие или же переполненные болью, а все приписанные Варшаве, ибо дело мое – Варшава станиславовской эпохи. Любая эпоха обладает своим признанным всеми принципом, который, правда, остается в полнейшем противоречии с этикой, моралью и заповедями с горы Синай, но, тем не менее, он никого не возмущает, и даже становится непоколебимым законом. В Варшаве 60-х годов XVIII столетия этим принципом было: обвести другого вокруг пальца, желательно, еще и унизив его. Это правда, что люди вечно морочат друг другу головы, но не всегда это имеет изысканный стиль, который имелся в ту эпоху, и не всегда скрытой покровительницей подобной забавы была подкожная вода, которая всасывает ручейки отдельных людских пороков, чтобы те сплавились в огромную грунтовую воду, которая должна превратить всю страну в топкое болото.

Только лишь на первый взгляд два человека, поляк и итальянец, были обыграны до последнего одним зимним вечером Томатисом ради лежащих на столе денег. Только на первый взгляд. По сути же, решались очень громадные дела. Одного нужно было выгнать, а другого - загнать в клетку. Если бы было иначе – да разве осмеливался бы я мутить вам в головах подобной историей?

После нескольких более теплых дней вернулись заморозки, но пока ветра нет, на платформе башни можно выдержать. Воздух чист, видимость прекрасная. Лед на карнизах каменных домов отражает солнечные зайчики. Через Замковую площадь пробирается маленькая псина; здесь пусто, немногочисленные прохожие идут медленно; может показаться, что даже повозки охвачены мягкой истомой. Эти люди поддерживают жизнь города. Шаги их заглушены расстоянием и не густым снегом. А что глушит их злость? В них нет какого-либо возбуждения. Я обязан говорить за них.

"Открой уста свои в защиту немого и по делам всех покинутых", - читаем мы в притчах Соломоновых. Совет этот настолько прост, что его невозможно отбросить, и я не отвергаю его, вот только никогда не буду уверенным, правильно ли поступаю. Зачем делаю я то, что вы читаете? Ведь можно же обойтись без всего. До XVII века люди обходились без масла, до XVIII – без мыла, до XIX – без электричества и жевательной резины, до ХХ – без кино и противозачаточной таблетки, а до последующих – без свободы, равенства, справедливости и братства. Но ведь жили…