Молчащие псы

В Замке Браницкий появился перед полуднем. Все, мимо чего он проходил и что прекрасно знал, потолки, стены, окна, лестницы, дубовый паркет, который невозможно было стереть ногами, десятки предметов мебели, стильных и в таком неопределенном стиле, что их можно было бы передавать из столетия в столетие, а те бы не старели – все это казалось ему теперь чуждым и отвратительным, враждебным и не ласковым к нему. В дверях прихожей в королевские покои он замялся. Из комнаты рядом доносился шорох разговора. Браницкий заглянул туда и увидел молоденького камер-юнкера, несколько спешенного, словно бы гость застал его на каком-то предосудительном поступке. Юноша низко поклонился.

- Мне показалось, что я слышал голос короля… - сказал Браницкий, оглядываясь.

- Нет, ваша милость, Его Королевское Величество у себя в кабинете.

- Тогда с кем же ты разговаривал?

- Ни с кем, ваша милость. Я… повторял слова камергерской присяги.

- Неплохо… Так бы пришлось несколько лет повышения ждать. Веди меня к королю.

- Так у него же Его Высочество prince…

Тут скрипнули двери в прихожей, и Браницкий отступил в том направлении. Он чуть не столкнулся с человеком, выходившим как раз из королевского кабинета. Браницкий побледнел. Перед ним был посол Российской Империи в Польше, князь Репнин.

Генерал-майор Николай Васильевич князь Репнин был красив словно статуя, изображающая зло. Александр Краусгар, к которому я еще не раз буду обращаться, написал о нем в своей книге ("Князь Репнин и Польша в первые четыре года правления Станислава Августа"), опирающейся на большом количестве документов из российских архивов:

"Как потомок заслуженного для своей отчизны рода, ведущего начало от черниговских князей, Николай Васильевич объединял в себе черты пылкой отваги и предприимчивости с умелостью дипломата, приобретенной в ходе относительно долгой, как для его юного возраста, практике при прусском дворе. Перед началом дипломатической карьеры в Берлине, Репнин, в качестве добровольца, во время семилетней войны оставался в рядах французской армии, где добыл себе славу храброго солдата, а затем, в салоне мадам Помпадур – реноме любезного кавалера. В светских связях в Париже, Берлине и Петербурге ему помогали приятная внешность, готовность к действию, остроумие и знание современных языков".

Польша и поляки вступили в его жизнь довольно быстро:

"Слишком рано развязав узлы супружеской жизни, князь Репнин, в ходе своих кратких визитов в Петербурге, принадлежал к кругу золотой молодежи, среди которой выдающееся место занимал и юный литовский стольник, Станислав Понятовский, пользуясь милостями будущей императрицы, великой княгини Екатерины". Репнин сблизился с Понятовским, когда услышал от Панина, что "этот член настолько глуп, что даже мог бы править на берегах Вислы". Впоследствии он убедился, что под глупостью Понятовского министр имел в виду его слабость. Общаясь со стольником, Репнин "с врожденной проникновенностью мог выработать о нем не слишком лестное представление, которое утвердило его во мнении, что слабой, впечатлительной, чуть ли не истеричной, натурой будущего "избранника народа" можно будет легко овладеть и сделать из нее податливый для потребностей российской политики орудие" (Краусгар).

Решающим днем для Репнина, Панина, Понятовского да и для всех поляков было 17 октября 1763 года. Утром того дня из Варшавы в Петербург прибыл нарочный курьер с сообщением о кончине короля Польши, Августа III Саксонца. Незамедлительно в апартаментах и под председательством императрицы в чрезвычайном режиме собрался совет министров. В нем участвовали сенаторы: граф Панин, граф Бестужев-Рюмин, Неплюев, граф Орлов, князь Голицин и граф Чернышев. Было принято решение о необходимости предпринять всесторонние действия посредством подкупа, дипломатического давления, а в случае необходимости – и военной силой (Чернышев получил приказ немедленно сконцентрировать необходимых войск на границе с Польшей) с целью посадить на варшавском троне, впервые в истории, человека, который, как своего рода агент России, был бы "от нее зависимым и полностью ее интересам преданный" (цитата из российского документа, перепечатанного в томе LI петербургского "Сборника" Императорского Исторического Общества). Чтобы обмануть поляков, необходимо было начать пропаганду об архипатриотическом "выборе короля Пяста". Имелся в виду Понятовский, в жилах которого, и правда, текла кровь первых польских королей, точно так же, как в каждом из нас течет кровь Адама и Евы.