Молчащие псы

Паж вошел в костёл. Успокаивающая, прохладная пустота под сводом настраивала на молитву, только ни одного молящегося он не заметил. На почерневших виднелись женщины, такие же, как и та с улицы, переполненные болью, бледные, отцветшие, не знающие иной любви, как только любви страдания, а в нижней части всех изображений, рядом с именем одного и того же мастера золотом блестели слова: amore incensus crusis[24].

Глаза святых с любопытством глядели на пришедшего, словно бы удивляясь тому, что пьяный ненавистью человек забрел в святилище милосердия. Туркул быстро вышел.

Он еще раз огляделся; того, кого он разыскивал, не было. Не было и женщины; остался один мальчишка. Паж не знал, что ему делать, подождать или уйти. Он вытащил кошелек, чтобы вынуть монету для подаяния, но, прежде чем успел это сделать, перед глазами мелькнула съежившаяся молния, и сафьяновый мешочек вылетел из руки. Молодой урод, двигающийся с энергией, о которой просто невозможно было подозревать у этой карикатуре на тело, нырнул в сторону защитных городских стен. Туркул, уже не успевать достать рукой исчезающую тень, инстинктивно выставил ногу, так далеко, что все это было близко к шпагату. Кончик его башмака захватил крюком тряпичный лапоть вора, и тот перекатился через спину, отбился от стены костёла и рухнул в грязь. Поднятый с земли, он, хрипя, вырывался, стараясь укусить. Туркул пытался как-то сдержать это дергающееся, кусающееся и царапающееся торнадо, связать и придушить; чем более отчаянно тот боролся, тем сильнее держал и давил паж, стараясь словами успокоить пацана. Туркул обращался к нищему то сладкими, то грозными словами, попеременно, напрягая мышцы рук, словно дети, которые грубо хватают кота и обезоруживают его лишь затем, чтобы погладить животное и проявить свою нежность. В конце концов, у мальчишки кончились силы, и он перестал сопротивляться, выворачивая белки глаз и изображая потерявшего сознание. Паж посадил воришку на ступенях костёла, поднял свой измазанный коричневой жижей кошелек, вытер его о лохмотья мальчишки и дал несколько пощечин.

- Перестань притворяться! Можешь получить часть из того, что хотл украсть, если скажешь мне, где находится Рыбак.

Один глаз нищего вернулся в правильное положение. Он раскрыл спекшиеся губы.

- Нету тут ни рыбаков, ни рыб. Ищи их на Всле.

- Дурачок! – не сдержался паж. – Я не враг, знаю Рыбака, и Рыбак меня знает. Это он и сказал мне искать его здесь.

Второй глаз тоже встал на свое место. Мальчишка повнимательнее пригляделся к Туркулу, словно бы проверяя правдивость слов чужака. Потом вытянул ладонь верхом книзу.

- Как же, как же! – заявил Туркул. – Сначала скажи: где. А еще лучше, проведи меня туда, а то я опасаюсь, что ты мне соврешь.

- А что я получу?

- Вот это.

Паж показал пацану две монеты вместо трех, зная, что двумя никак не обойдется. Нищий поднял вверх четыре растопыренных пальца. В ответ паж поднял свои три. Договорились!

Совершенно неожиданно начался дождь. Вдвоем они переходили улочки, охваченные проливным дождем, пригибаясь под стенами и перескакивая от одной подворотни к другой. Все казалось мертвым, словно бы за этими стенами не было никакой жизни. Но во многих узких, словно бойницы, окнах паж замечал застывший глаз, уставившийся на его лице: внимательный, подозрительный, таинственный и молчаливый. Они прошли под обветшавшими аркадами и очутились на небольшом дворике, заваленном всяческим мусором, кучами сырых досок и бочек со сбитыми обручами. Парень приказал Туркулу ждать, а сам побежал к двери, с древесины которой пластами сходила вишневая краска, и постучал каким-то секретным кодом. Двери раскрылись на узенькую щелку. В барабанящем дожде паж не мог уловить перешептывания, но когда нищий вернулся и вновь протянул раскрытую ладонь, деньги ему дал.

Открывая дверь, паж услышал характерный щелчок взводимого пистолетного курка, и, прежде чем в полумраке заметил человека, должен был ответить на заданный агрессивным тоном вопрос, чего он здесь ищет. Он пояснил. Угреватый толстяк, в пальцах которого кавалерийский пистолет казался детской игрушкой, провел его в задымленную комнату, после чего приоткрыл большую тряпку, исполнявшую роль занавеса, и крикнул в глубину дома:

- Рыбак, к тебе второй гость! Если на одного будет много, так я на месте!