У меня проснулся дикий аппетит, когда я поняла, что Румянцев отсутствует на празднике. Его внезапное исчезновение благосклонно действовало на всех, словно потеряв своего предводителя и лишившись приказов неприкаянная стая устроила себе выходной. Ни одного оскорбления, ни каких издёвок, полное безразличие – это не могло не радовать. Чуть позже ко мне присоединился географ, все также молчаливо он поставил портвейн на стол и принялся натирать стаканы.
После ряда конкурсов и танцев подвыпившие студенты просились на сцену, чтобы произнести льстивую речь, наивно полагая, что несколько комплиментов повлияют на их дальнейшую успеваемость. Меня позабавили их выступления, но вся веселость улетучилась, когда в столовой появился Ян. Неизменная свита в лице Царёва сопровождала его на каждом шаге. Минуя свободные столики они подошли к компании девчонок, но в реале их интересовала только Мила.
Во время разговора Румянцев то и дело оглядывался по сторонам, сканируя присутствующих поисковым взглядом, отчего я припустилась на стуле, тем самым сохранив себе конфиденциальность. Чуть позже парни заняли ближайший к второкурсницам столик и отвлеклись на выпивку. Я поступила так же, ибо нервы шалили. Портвейн неизменно служил мне волшебным успокоительным. Тогда я ещё не знала, что это лишь короткое затишье перед разрушительной бурей.
Всё началось когда Мила взяла микрофон в руки, попросила общего внимания и обезоружила студентов благодарной улыбкой. Как же трогательно она говорила об учителях и своих однокурсниках – ни грамма фальши, в придачу сдобрила свою речь выведенными на стену проектором фото, на которых была запечатлена хронология веселых студенческих дней. Это было так мило со стороны Милы, что хотелось блевать.
– Я никогда не забуду это время, – разносился писклявый голос из колонок. – Уверена, следующий год будет не менее насыщенным.
Борясь с сильнейшим отвращением, я развернулась корпусом к бородатому географу, которой послужил бальзамом для глаз, жаль что слух отключить не удалось. В какой-то момент все заохали, географ побледнел в лице, а из колонок донеслось смешливое извинение:
– Ой, а это как сюда попало? – засмущалась Мила. Посмотрев на экран я почувствовала как немеют пальцы. Меня пробило такой дрожью, что чёртов портвейн расплескался на платье и колени. Воздух превратился в углекислый газ. – Прощу прощения, сейчас мы всё исправим. Это какая-то ошибка.
На экране были мои фото с той самой вечеринки, когда Ян накачал меня наркотиками. Позорные и безобразные. Лишающие чести и убивающие без ножа. Конечно же, это спровоцировало всеобщий гогот, поражёнными остались только учителя. Казалось, будто бы я попала на юмористическое шоу, зрителей для которого набрали из цирка уродов. Их дикий смех разрывал перепонки и, не выдержав всей давки, я поспешила покинуть столик и добежав до туалета спряталась в ближайшей кабинке.
Я морщилась от невыносимой вони и от слёз, которые смешивались с тушью и оставались на лице и руках черными разводами. Рулон бумаги был истрачен за секунды, но послужил хреновой салфеткой. Мне хотелось выплакаться здесь, оставить эмоции, чтобы никто не увидел меня слабой, перед тем как я вернусь в общежитие. Они завершили мой вечер на уровне, хотели отравить выпускной и у них это вышло, но я не покажу своих слёз. Не в этот раз.
Сдаётся мне, Румянцев подарил несколько часов форы, но не забыл о целях. Забыть о вражде во время праздника, пойти на снисхождение – не в его правилах. Показ провокационных фото только начало, я знала это, поэтому решила не испытывать судьбу и вернуться в общежитие, пока тучи над головой только начали сгущаться.