– Тогда на вечеринке он попросил меня молчать, молил, чтобы об этом не узнали, и я согласилась. Если бы я только знала, что этот двуличный человек встанет на вашу сторону и начнет кидаться камнями с криком: «Убей!», то никогда бы не пошла на это. Я пообещала держать молчание, так что не назову его имени и сейчас. Уверена, этот параноик уже через неделю покинет ваше общество в страхе быть рассекреченным. Тогда вы все поймете и будете знать, что не всегда ваша правда является правдой; что мнение многих – не значит, верное; что вы довели невиновного человека до самоубийства, только потому что не хотели выделяться из стада. Когда вы поймете это, то станете преступниками. Знайте, что не я, а вы – убийцы.
– Больше не желаю быть частью гнилого общества, которое живет по законам стаи. Я лучше сдохну, чем буду дышать с вами одним воздухом, – говорить все труднее, мне становится себя жаль. – Вы настолько отвратительны, настолько ужасны, что недостойны слышать все это. Я не должна была оправдываться перед кучкой аморалов. Не должна, – меня душил подступающий комок слез, но я держалась изо всех сил.
– Прости, но я не могу остаться в живых и так здорово сослужить тебе, дорогой мой Ян. Ты хорошо потрудился, чтобы я забралась на эту крышу, и должен собой гордиться. Не нужно скорби. Ты своего добился. Я больше не буду мешаться у тебя под ногами. Твоя жизнь станет невероятно скучной. Ты заслуживаешь этого.
– Всё, пока, – собравшись с духом, выдохнула я. Повернулась спиной к ликующим, закрыла воспаленные глаза, мысленно попрощалась со звездами и полетела вниз.
Если кто и любил меня в этой жизни, то мы непременно встретимся в той.
#ДЕФОЛТ
«Открой глаза, Кира. Открой глаза…»
Это был мой самый долгий сон. Мне снились фламинго. И не только райские птички. Я видела людей в белых халатах, которые не оставляли меня ни на секунду. Их лица были спрятаны за медицинскими масками, оставались только глаза. Десятки разных глаз смотрели на меня с сожалением и только единицы – осуждающе. Они регулировали яркий свет, мельтешили ланцетами, обрабатывали руки в растворе, а я, находясь в состоянии эйфорического спокойствия, наслаждалась резкими запахами импортных медикаментов и снова возвращалась к фламинго.
Мне снились родители. Они ничуть не изменились. Всё так же улыбались, гладили по голове, дарили тёплые объятия, но всё время молчали. Неземная радость переполняла и меня, отчего на глупые разговоры не нашлось времени. Этот необъяснимо обволакивающий уют затянул раны, забрал всю боль, которая не давала полноценно вздохнуть, подарил свободу, но песчинки времени ускользнули в воронке, они попрощались. Швы разошлись. Вернулась боль. И я проснулась.
Разлепив тяжёлые веки, я тотчас осознала, что нахожусь в больнице. Лунный свет попадал на капельницу, мешок с инфузионным раствором был наполовину полон. От заправленных коек веяло холодом. Белые стены кружили хороводы, как в самом дьявольском танце, сводящим пациента с ума. Тишину разбивали монотонные звуки работающих приборов, а вот мой пульс затаился где-то под плотным слоем кожи.
Я жива. Я осталась жить. Я проснулась. Точка.