Молево

Тут мысли у него начали своеобразно выкристаллизовываться под воздействием восходящих потоков некоего дуновения. Они выстраивались в ясные композиционные соотношения меж собой, вырастали небывалым выражением и вытесняли все прежние представления о самом себе. Будто дотронулись они до его сути и стали мять там её, словно глину. Легонько нажимать. Чуть-чуть. Настрой человека вступал в резонанс с таинственными частотами неведомых колебаний, и его естество испытало явные сдвиги. Ощущалась переналадка обычных для него побуждений. Вернее, не переналадка, а возможность настроиться на нужный лад. «Это что-то наподобие колков некоего струнного музыкального инструмента, если сравнить себя с ним, – подумал он. И ясно возник в сознании образ его навсегда оставшейся невесты. И контрабас в её волшебных руках. Она крутит колки, водит по струнам смычком, настраивает его. Тонко прислушивается к изменению тона, чтобы не возникло и намёка на фальшь. Да, да, а ведь она силой своего иного таланта помогала и ему настроиться на нужный лад в его творчестве. Так же тонко, легко и незаметно. Это он только теперь понял. Незримо, будто совсем из иных сфер бытия.

– Инструмент всегда остаётся тем, каким его создал мастер. Но его можно по-всякому настраивать и расстраивать. Покрутил колками туда-сюда, прислушался да настроился. На какой лад надо, на тот настроился. А сам инструмент притом ничуть не изменился. Изменилось его поведение». Но возникло тому сравнению и толика сопротивления. Мало ли кому вбредёт в голову побаловаться на мне-инструменте. Войдёт заинтересованный в том профессионал в умении всяко играть да заигрывать, возьмёт меня, да ударит по струнам. «На мне играть нельзя», – припомнилось из Гамлета, и он тихо посмеялся в нос. Снова из ниоткуда вырисовался образ невесты с контрабасом. «Нет, – он слитно представил всё их совместное пребывание, – я-то никогда не становился её инструментом. Такого и быть не могло. Но, что ни скажи, умела она находить мой собственный настрой. И умела незаметно туда что-то подкидывать, то самое, что не доставало мне, и я лишь силился найти его.

– Колышки, – сказал он вслух, не переставая сравнивать себя с неким таинственным струнным музыкальным инструментом, – я могу их крутить сам. Но на что настраивать эти струны собственного поведения? Кто теперь подскажет? Не лучше бы оставить его вовсе нетронутым.

Он снова отпустил каменный овал. Тот опять упал к ногам в ручье. На нём так же там-сям струилось подобие крови, создавая разводы в воде. Оглядел музыкальную руку, будто ещё удерживающую камень. И увидел на ладони остаток таинственного природного изделия, небольшой величины. Вынул пустую коробочку из-под обручального кольца, по цвету схожим с камешком, и положил кусочек туда. Оставил пока воображаемые колки в покое. И двинулся прежним путём, осознавая, для чего он хранил коробочку у сердца до сих пор. «Оно, – шепталось про себя с осторожным чувством, направленным на будущее, – оно, то вещество, то самое, и место ему подходящее»…

25. Продолжение про злодея

Первым, кто встретился злодею на пути в Муркаву, оказался Мирон-Подпольщик, он же язычник-христианин, оставляющий следы из капель воды, что обильно стекали с его непромокаемой одежды на песчаную тропинку. Тот шёл осмотрительной поступью и пытливо оглядывал всё, что попадало на глаза. Вместе с тем, творческая печать не сходила с его чела. Оно выражало чистое вдохновение.

– Вы, наверное, тот, кого я ищу, – воскликнул злодей, округляя ноздри, как бы учуял долгожданную удачу. И на его физиономию упал жгучий оттенок упования на остро желанный успех.

– А?

– Вы, пожалуй, архитектор, это легко угадать по лицу, а у меня для вас есть исключительной важности заказ.

– А. Нет. – Мирону пришлось отвлечься от сугубой сосредоточенности. – Нет. Но тоже имею дело с каменными материалами. Скульптор я. И знаете, в последнее время действительно беру заказы. Исключительно важные. На надгробия. Эпитафии высекаю. Если у вас есть таковая неминучая необходимость, давайте договариваться.

– Эпитафия. Надгробие. Вы считаете, будто для меня уже настал такой неминуемый час?

– Не знаю. Будете заказывать?

– Спасибоньки. Пока не надо. Подожду. А где мне отыскать архитектора? Ведь вы наверняка знаете о нём. Родственные души, так сказать.

– Не могу знать. Нездешний я. Сам потерял кой-кого. Коня лишился. Да непростого. Редкой изабелловой масти. Не попадался ли он там, где шли?

– Нет. Но если попадётся, скажу. Только вас тоже придётся найти.

Мирон-Подпольщик вяло качнул мощной рукой, ударившись кистью о штихеля в кармане, затем поднёс её ко рту, облизнул и ещё покачал, но подалее от туловища. «Найду, – бубнил он про себя, – найти. Что такое – найду»?

Вторым, кто оказался на пути злодея, спустя примерно полчаса, был возница. Тот двигался пешком рядом с конём изабелловой масти.