Молить о Шрамах (ЛП)

Он на секунду отворачивается от него, и улыбка Мейхема расширяется, когда он прижимается к стене. Но тут Люцифер, не глядя на меня, хватает лампу рядом с моей кроватью, срывает абажур и размахивает основанием, обеими руками прижимая металлический стержень к горлу Мейхема, наклоняясь к нему.

Мейхем затыкает рот.

Он медленно синеет, в его глазах паника, когда он понимает, что может действительно умереть.

Наконец-то.

Соответствующая реакция на попытку трахнуть мою девушку.

Он что-то говорит мне, но я еще не закончил. Это приятное ощущение, его жизнь в моих руках. Прошло слишком много времени с тех пор, как я срывался.

Я еще сильнее впихиваю металлический прут лампы в его горло, и он закрывает рот, его руки тянутся ко мне, пытаясь отпихнуть меня. Но он находится в невыгодном положении под таким углом, и все, что мне нужно сделать, это прислонить вес своего тела к его гребаному горлу.

Сид молчала все это время. Я видел ее пот на полу — мой, на самом деле — видел ее запястья, привязанные к кровати. Но я видел и ее непокорность, когда она смотрела на Мава, ее жизнь была в его руках. Она не собиралась отступать, чего бы он от нее ни хотел.

— Люцифер, — тихо сказала она.

И весь тот гнев, который я испытываю к Маверику, к отцу, к 6… все это исчезает, всего на мгновение, при звуке ее мягкого, низкого голоса.

Я вдыхаю.

Выдыхаю.

Глаза Маверика закатываются назад.

— Люцифер, — говорит она снова, чуть более настойчиво. — Не надо.

И тут гнев возвращается. Я разворачиваюсь, с грохотом роняю лампу на пол и встаю спиной к Маву, слыша, как он задыхается.

— Что? — рычу я на нее. — Ты хочешь трахнуть его снова, да?

Она сужает глаза, ее руки сжаты в кулаки, колени подтянуты к груди.

Я делаю шаг к кровати, пока Мав все еще переводит дыхание позади меня.

— Это была твоя идея? — требую я, наклоняясь, прижимая ладони к кровати. — Ты хотела, чтобы его член снова был в тебе, Лилит?

— Что ты хочешь от меня? — спрашивает она, и ее голос снова…

Я отхожу от кровати, запускаю руки в волосы, потягиваясь, когда на минуту закрываю глаза.

Что я хочу от тебя?

Всего.

Все, блядь, все.

Твою жизнь. Твое сердце. Твою гребанную душу. Всё. Я хочу этого. Я хочу тебя. Покрытую моей кровью, связанную ко мне твоей.

Я открываю глаза.

Она все еще смотрит на меня, ее прекрасные серебряные глаза налиты кровью, волосы в беспорядке разметались по лицу. Она еще ниже, чем в последний раз, когда я видел ее две недели назад.

Я отворачиваюсь от нее и смотрю на Мава, который держит руки на своем горле, массируя его.

Я делаю вдох. Мне не следовало нападать на Маверика. Заставить ее думать, что мне не все равно. Заставить ее поверить, что я могу все исправить.

Боже, как бы я хотел.

— Ты можешь трахнуть девочку позже. Нам нужно поговорить, — огрызнулся я на Мава.

Девочка.

Как ее называет мой отец.

Вот кем она должна быть для меня, если я хочу выбраться из этого живым. С целым сердцем. Потому что это не так.

Она не выберется из этого, если только не послушает меня, а она никогда, блядь, не послушает. Она слишком упряма для этого. Твердолобая, непокорная, крепкая, как гребаные гвозди.

И вот почему я думаю, что могу полюбить эту девушку. Вот почему я думаю, что позволил бы своему отцу выпотрошить меня гребаным тупым лезвием, прежде чем позволил бы ему поднять на нее руку.

И именно поэтому я хочу, чтобы это закончилось.

Маверик спускается по винтовой лестнице впереди меня, и у меня возникает желание перебросить его через перила и послушать, как ломается его шея. Но вместо этого я впиваюсь ногтями в ладони и следую за ним вниз. Когда мы оказываемся в фойе, он поворачивается и ухмыляется мне, под кайфом.

Ублюдок.

— Ты будешь рад узнать, что все было не так, как кажется, — говорит он плавно.

Мы проходим по его темным деревянным полам, направляемся по коридору и попадаем в гостиную с таким темным ковром, что он почти черный. Такой толстый, что, клянусь, я тону в нем, когда направляюсь к его черному кожаному дивану и сажусь на подлокотник кресла, скрестив руки, вытянув ноги перед собой, ступни на полу.

Он проходит мимо меня, направляется на кухню, примыкающую к гостиной открытой планировки, заходит в свою кладовую с алкоголем и выходит оттуда с бутылкой рома со специями.

Я ничего не говорю, кроме

— Когда они придут?

Он наливает себе напиток, добавляет лед из морозилки, затем делает еще один, добавляя слишком много рома и лишь каплю колы.

Он завинчивает крышку на бутылке и ставит ее обратно в холодильник.

— Будут здесь через несколько минут, — отвечает он. Он входит в гостиную, в каждой руке по бокалу, лед звенит о стекло. — Твой отец уехал?

Он протягивает мне самый крепкий напиток. Я беру его и смотрю на него, когда он садится в кресло напротив меня и устраивается поудобнее, глаза красные и остекленевшие.

— Может быть.

Где-то между вопросом, как губы секс-работницы чувствуют себя на моем члене, и угрозами девушке, которую я люблю ненавидеть, он подтвердил свои планы на сегодняшний вечер, любезно предоставив частный самолет, на котором я никогда не летал.