Луч фонарика освещает мне путь, пока я тащусь вверх по лестнице, стараясь расслышать движение, плач, хоть что-нибудь, — но ничего. Ничего, кроме этой проклятой песни и звука моего собственного учащенного пульса, пока я наконец не добираюсь до коридора наверху.
Пять дверей — три закрыты.
Не ссы, Уэс, просто сделай это.
— Рейн? — зову снова, но знаю, что она не ответит. Стараюсь не думать о том, почему, когда свечу фонариком в первую открытую дверь справа.
При виде черной косы у меня перехватывает дыхание, но я с облегчением выдыхаю, когда понимаю, что она лежит на переполненном мусорном баке рядом с туалетом, у раковины.
Внутри никого нет. Это просто пустая ванная комната.
Когда я распахиваю следующую дверь и не нахожу ничего, кроме полотенец и простыней, мне приходит в голову мысль: «Может быть, Рейн убила этого ублюдка».
Я видел, как она скосила двух ублюдков у «Хаккаби Фудз», не моргнув и глазом. Девочка могла бы убить и его, если это была самооборона. Я хочу в это верить. Хочу представить себе Рейн победителем в этой гребаной ситуации. Хочу найти ее раскачивающейся где-нибудь в углу, потому что она двинутая на всю голову.
Песня начинается снова, когда я подхожу к последней двери справа.
— Рейн? — я легонько стучу, прежде чем повернуть ручку, не желая напугать того, кто может быть внутри. — Это Уэс. Можно мне войти? — приоткрываю дверь и готовлюсь к удару, но в лицо мне бьет тот же трупный запах.
Блять.
Я натягиваю рубашку на нос и молюсь всем богам, каких только могу вспомнить, приближаясь к пригорку на кровати.
Пожалуйста, пусть это будет не она. Пожалуйста, пусть это будет не она. Умоляю, боже. Я знаю, что ты чертовски ненавидишь меня, но только… блять. Пусть это будет не она.
Я беспомощно смотрю, как желтый луч моего фонарика скользит по краю кровати с балдахином и по поверхности лоскутного одеяла в цветах. Покрывало натянуто на лицо человека — или на то место, где оно раньше было, судя по размеру и расположению коричневого пятна на ткани, — но я не стягиваю его. Мне это не нужно. Светлые волосы веером рассыпались по дырявой подушке, пропитанной густой, как смола, кровью и покрытой пухом. Это говорит мне все, что я хочу знать.
Миссис Уильямс уже не спасти.
Я только надеюсь, что пришел не слишком поздно, чтобы спасти ее дочь.
Мои ноги двигаются, внутри мутит, и я держусь за фонарик, как за спасательный канат.
Не потому, что боюсь. Ведь теперь я точно знаю, где она.
В этом конце коридора музыка звучит громче, так что последняя комната слева должна быть той самой. Топаю по устланному ковром коридору и поворачиваю ручку. Не стучу.
Я не выжидаю и не распахиваю дверь с безопасного расстояния. Все мои инстинкты выживания вылетают в гребаное окно, когда я прорываюсь через последнее препятствие, стоящее между мной и моей девушкой.
Первое, на что обращается внимание, — это запах. Он не трупный и не металлический, как во всем остальном доме, а приятный и сладкий, как от еще теплого ванильного торта. Я закрываю за собой дверь и вдыхаю воздух, как тонущий пловец, выныривающий на поверхность. Знакомый аромат наполняет мои легкие и поднимает настроение. Оглядев комнату, я нахожу его источник повсюду. Зажженные свечи освещают каждый закуток и трещинку в маленькой спальне Рейн. Я выключаю фонарик и засовываю его обратно в карман, осматривая уютное помещение. Одежда и блокноты покрывают пол. Книжные шкафы, заполненные беспорядочно расставленными книгами в мягких обложках и безделушками, стоят вдоль левой стены. Кушетка и приставной столик занимают большую часть правой. А там, на той кровати — моя родная Спящая Красавица.
Рейн лежит на животе поверх одеял — образ совершенства в доме ужасов.
Я пересекаю комнату в два шага. Первое, что делаю — это хватаю светящийся мобильный телефон с тумбочки и прижимаю палец к символу паузы на экране. Я кладу его обратно и облегченно выдыхаю, когда эта гребаная песня останавливается, и вокруг нас воцаряется тишина.
Рейн лежит лицом к стене, поэтому я сажусь на край кровати и провожу рукой по ее черным блестящим волосам. Они гладкие на ощупь. Гладкие и реальные. Ничто не имеет значения за пределами этих четырех стен. Хаос, опасность, разлагающаяся смерть. Этого не существует. Только я, мой спящий ангел, и сияющее, тихое чувство покоя.
— Рейн, — шепчу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в висок. Но когда губы касаются ее плоти, моя иллюзия счастья рушится.
Её кожа холодная. Слишком холодная.
— Рейн, — я трясу ее за плечо и смотрю, как безвольное тело безжизненно обвисает на моих руках. — Черт возьми! Рейн! — вскакиваю на ноги и поворачиваю ее к себе так, чтобы видеть лицо девушки.
И это — как будто снова смотреть в лицо Лили. Фиолетовые губы. Фиолетовые веки. Пепельная кожа.
Я опоздал.
Я, блять, опоздал.
— Проснись, Рейн! Ну же, детка! Проснись!
Мои глаза и руки обшаривают каждый дюйм ее тела в поисках огнестрельной раны, перерезанного запястья, чего-то, что могло бы объяснить, почему она не просыпается. Но ничего нет. Нет крови. Нет травм. И только когда разрываю ее фланелевую рубашку, я нахожу ответ.