Молитва о Рейн

Или, скорее, не нахожу.

Драгоценная бутылочка гидрокодона Рейн исчезла.

— Черт побери, Рейн! — мой голос срывается на ее имени, подобно тому, как приливная волна срезается волнорезом, когда я прижимаю пальцы к ее яремной вене, ища пульс, который, знаю, что не найду.

— Черт побери, — шепчу я, притягивая ее безжизненное тело в свои объятия.

Я кладу ее длинные руки себе на плечи и прижимаю малышку к груди.

— Мне очень жаль, — слова выходят беззвучными рыданиями.

Я крепче прижимаю тело Рейн и зарываюсь лицом в ее шею. Пальчики едва касаются ковра, когда я качаю девочку назад и вперед. Раньше ей это нравилось. Это помогало Рейн чувствовать себя лучше.

— Мне чертовски жаль.

Я обвиваю руками ее ребра, обнимая малышку так, как обнимал эту чертову лживую подушку.

«Тебя любят», — гласила надпись на ней.

Из меня вырывается горький, скорбный смех. Я ощущаю вкус собственных слез на ее холодной, влажной коже.

Меня любили.

И вот, чертово доказательство.

Рейн пережила убийство-самоубийство своих родителей, потерю друзей и парня, развал всего ее гребаного города, но именно мое пренебрежение в конце концов сломило ее.

Совсем как Лили.

Впервые в жизни я думаю о самоубийстве. Я мог бы просто лечь рядом с Рейн, обнять ее и с помощью дробовика мистера Уильямса добавить еще один труп в этот чертов дом смерти.

Но не могу. Это мое гребаное проклятие. Я — сервайвелист.

И когда я замечаю пульс Рейн, слабый и поверхностный на моей щеке, я понимаю, что был прав насчет нее с самого начала — она тоже сервайвелист.

ГЛАВА XXIII

23 апреля. Рейн

— Смотри, — Уэс хватает меня за руку, когда мы переходим шоссе, указывая на цифровой рекламный щит над «Бургер Пэлас», — вывеска все еще горит. Какого хрена?

Я фыркаю и закатываю глаза.

— У них, наверное, есть генератор для него. Не приведи, господи, чтобы мы хоть один день не сподобились увидеть этого дурацкого короля Бургера на его гребаной лошади.

Я бросаю на анимированного гада неодобрительный взгляд, когда мы приближаемся, и он, кажется, отвечает мне тем же.

Мультяшные глаза останавливаются на мне, когда его низкий голос гремит из динамиков:

— Что вы сказали, юная леди?

Я смотрю на Уэса, который в ответ пожимает плечами, а затем снова на цифровую вывеску.

— Я с вами разговариваю! — земля дрожит у меня под ногами, когда король Бургер указывает своим посохом в виде картофельной палочки на меня. Она становится трехмерной и в тысячу раз длиннее, выходит за пределы экрана и останавливается в нескольких дюймах от моего лица.

— Из… Извините, — говорю я, глядя поверх картофельной палочки на разъяренного монарха надо мной.

— Я не потерплю сквернословия в моем королевстве!

Открываю рот, чтобы извиниться еще раз, но, когда делаю это, король Бургер пихает свой посох прямо мне в горло.

— Избавься от грязных слов, — рявкает он, когда я давлюсь, кашляю и хватаю ртом воздух. И король не прекращает, пока меня не выворачивает на тротуар.

— Вот так, — его голос сейчас добрее, мягче, — пусть выйдет все. — Меня снова рвет, но на этот раз, когда я открываю глаза, то вижу, что нависаю над унитазом в темной комнате. Кто-то растирает мне спину.

Он говорит что-то вроде:

— Мне очень жаль. — И. — Вот, это моя девочка.

Похоже на голос Уэса, но прежде чем я успеваю повернуться, чтобы посмотреть на него, он засовывает мне в горло два пальца и заставляет опустошать желудок.

Я ударяю его, но мои руки поражают пустоту. Уэс испаряется, как дым, оставляя меня одну на коленях. Я больше не обнимаю унитаз. Я в лесу, стою на коленях на мокрых сосновых иголках и смотрю вниз, на залитый водой вход в затопленное бомбоубежище. Когда мой желудок посылает последнюю волну, я сую руку в рот и вытаскиваю из глубин чрева что-то длинное и шелковистое. Оно просто продолжает идти, ярд за ярдом. Как только оно наконец выходит, я расстилаю его на земле, чтобы лучше видеть.

Но я уже знаю, что это.

Черно-красное знамя. С демоническим силуэтом всадника в центре. И датой сверху. Сегодняшней датой.

Я поворачиваю голову направо и налево, прислушиваясь, нет ли стука копыт и высматривая Уэса. Но не нахожу в лесу — я вижу его, когда снова смотрю на свое отражение.

Вот так я выгляжу?

Удивляюсь, протягивая руку, чтобы коснуться своего колючего подбородка, но мое отражение не подражает мне. Вместо этого оно бьет по поверхности темной воды сжатым кулаком, широко раскрыв глаза и полное паники.

— Уэс! — я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица в воде, но поверхность гладкая и твердая, как стекло. Я колочу по ней обеими руками, но безуспешно.

В глазах Уэса мольба. Огромные пузыри вылетают из его рта и разбиваются о барьер между нами, когда он пытается мне что-то сказать.

— Уэс! Держись! — я обматываю знамя вокруг кулака и бью изо всех сил, но мои удары опускаются на непробиваемую воду подобно подушкам.

Когда я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, понимаю, что Уэс больше не борется. Сейчас его лицо спокойно, а глаза полны раскаяния и согласия.

— Нет! — кричу на него, снова колотя по поверхности. — Нет, Уэс! Борись!