Молитвенники земли русской

И начал рассказывать нам, как он думает. «Да, действительно, мы возимся с энергией, превращаем потоки протонов в какие-то другие частицы. Они тоже элементарны и их много. Их очень много, более 200. Впереди неизвестно – сколько еще будет. Мы занимаемся вопросом передачи волновой энергии и все время спотыкаемся о понятие трехмерности пространства». И вдруг он опять заявляет: «Ребята, есть еще не одна какая-то мерность, которая просто еще не доходит до наших мозгов. Надо подзаняться с нашей техникой и приборами, они тоже сейчас не дотягивают. Понятие времени – это в философии давно существует, об этом и в марксистские времена пытались возводить конструкции. Волновая теория говорит, что свет идет дискретно, то есть, как бы такими пакетиками движется. Время вполне может быть тоже дискретно. Мало того, оно для каждого из нас в нашей трехмерной модели движется по-разному. Вспомните ваше детство. Вечера были длиннее, уроки были длиннее. Ночь, хотя вы и спали без задних ног, но она была жутко длинная. Со временем у вас все в жизни ускоряется и ускоряется. И не важно: отдыхаете ли вы на своей вилле или вкалываете – время под старость летит мгновенно. И годы будут казаться, чуть ли не месяцами. То есть происходит внутренне наше переосмысление времени. По часам и по календарю для всех мы живем в едином времени, но для каждого из нас оно существует отдельно. И не только для человека, но и для комара, для мухи, для дерева, для камня – оно отдельно. Камень лежит веками, миллионы лет. Потом он, наконец, рассыпается на растворимые соли, те разлагаются в пары, пары в протоны, электроны. Все это съедает какая-нибудь свинья или бабочка, сидящая на цветочке. Вы закусили этим кусочком свинины за обедом, и этот камень и эта ткань стала питательной средой для вашего духовного мышления». Мы стали этим заниматься, нам стало это интересно. Чем отличается мертвый человек от живого? Все те же протоны и электроны. Но только что живой человек, почему-то лежит без движения?! Мертвец. Все плачут. А его нужно скорее прятать, потому что тело будет химически, биологически разлагаться. Почему он таким стал? Все же на месте?! Суньте человека в крематорий, сожгите, в трубу выпустите в виде дыма – все равно ни один протон, электрон не исчезнет. Что меняется в этом теле? Стали изучать.

Нашлись стукачи и донесли на нас московскому начальству. Те через свои каналы довели это дело до Хрущева. Генсек стал топать ногами, орать: «Что им там делать нечего?! Они должны делом заниматься!» До этого жестокого контроля у нас не было. Из Москвы немедленно была дана команда: «Прекратить все исследования и рассуждения на эту тему». Прибежали к нам, дали по бумажке, распишитесь. «Обязуемся больше подобным не заниматься». Поставили мы свои подписи. Утащили эту бумажку куда-то – отчитались в Москве. Среди КГБешников очень мало порядочных и умных людей. Как правило, туда лезут люди, которые хотят попользоваться властью. В общем, на этом дело и заглохло. И Андрей Сахаров заглох…

«Простецы»

Много лет спустя после кончины преподобного Серафима православный писатель С. Нилус посетил Ближнюю пустыньку. «Мне захотелось тут же, в часовне, над святым источником отслужить молебен, но некому было служить – не было иеромонаха и, неудовлетворенный в своем желании, я пошел дальше в так называемую дальнюю пустыньку, где спасался в затворе отец Серафим.

В дальней пустыньке опять захотелось мне отслужить молебен. Опять нет иеромонаха. "По заказу у нас тут служат. Или когда случаем бывает в пустыньке иеромонах, а так отслужить молебен нельзя и рассчитывать", – пояснил мне послушник, приставленный сторожем к пустыньке. Пошел я обратно отдохнуть в гостиницу. Зашел еще раз по дороге напиться к святому источнику. Какой-то, видимо, не здешний иеромонах о чем-то в часовне хлопочет, точно кого-то ищет, остановил свой вопросительный взгляд на мне и на моих спутницах.

– Что вы, батюшка, ищете?

– Хотел было молебен отслужить, да вот, петь некому.

– Давайте, попробуем вместе; тропарь Богородицы я знаю, как-нибудь и отпоем молебен. Было б усердие.

– Вот и прекрасно, и преотлично. Я буду петь: Иисусе Сладчайший, а вы: Пресвятая Богородице, спаси нас! Бог поможет!

И, действительно, Бог помог любви нашей. Откуда у меня взялся голос, звеневший под куполом часовни всею полнотой радости умиленного сердца?! Куда девалась вечно меня мучившая сухость гортани и мой нестерпимый кашель, составлявший всегда истинное несчастье не только для меня, но и для всех меня окружающих? Звуки лились из исцеленного горла свободною и радостною волной, и чем дальше, тем все чище и чище становился мой голос».

«Тростиночка»