Мы разговаривали с Андреем Сахаровым и на тему нравственной стороны нашей работы. Любое испытание атомной бомбы, даже без поражения противника, это все равно поражение многих тысяч, если не миллионов, людей. Они при этом абсолютно невинны и даже не знают, что получают страшный удар, который отразится на их генезисе (возникновение, момент зарождения и последующий процесс развития – авт.). Он тогда еще расчеты сделал, сколько жизней уносит каждое испытание. Появляются всевозможные раковые заболевания, поражающие людей. В любом месте, не обязательно в России. Очень Андрей переживал по этому поводу, очень. Мы это все понимали. Громко говорить об этом было запрещено. Нужно было изображать какой-то общий «энтузиазм, патриотизм». Но мы эту проблему часто обсуждали. Порой ложишься спать и думаешь, думаешь… С другой стороны, как физики, мы пытались сделать свою «продукцию» поинтересней. Это же реально: если бы не наша работа, если бы мы не создали этот «щит», что осталось бы от Москвы, Ленинграда, нашей Родины?! Вспомните Хиросиму, то же самое могло бы быть и с нами. Наши творческо-мозговые усилия всячески поощрялись. Работал я в здании, которое было глубоко под землей. Несколько этажей, бетонные стены, лифты, железобетонные двери. Пучки там разные: протоны, электроны – все! Работали со мной такие же физики, мои друзья, примерно одного возраста. Женатые, детишки, с мамами, с родителями – как у всех нормальных людей. Мы действительно старались сделать этот знаменитый «щит Родины». И прекрасно понимали, осознавали при этом, что мы нарушаем, если не природное существо, то мораль Жизни с большой буквы. Не только человеческую мораль, но и мораль букашки, любой тростиночки. Они же не могут сопротивляться. Наши какие-то сверхидеи: от каждого по способностям, каждому по потребностям, а тростинки не стало…
Прозорливцем чина пророческого был преподобный Серафим, Чудотворец Саровский.
Не обошел он, Угодник Божий, сказанием своим и о тайне антихриста и кончины мира. Вот что было сказано одной из близких ему по духу Дивеевских первонасельниц-монахинь:
– Вот, матушка, когда у нас (в Дивееве) будет собор, тогда Московский колокол Иван Великий сам к нам придет. Когда его повесят да в первый раз ударят в него, и он загудит, – и батюшка изобразил это голосом, – тогда мы с вами проснемся. О, во, матушки вы мои, какая будет радость! Среди лета запоют Пасху, радость моя! Приедет к нам Царь и вся фамилия. А народу-то, народу-то со всех сторон, со всех сторон!
Помолчав немного, продолжал батюшка: «Но эта радость будет на самое короткое время. Что далее-то, матушка, будет: такая скорбь, чего от начала мира не было». И светлое лицо батюшки вдруг изменилось, померкло и приняло скорбное выражение; опустя головку, он поник долу, и слезы струями потекли по щекам его.
Еще говорил преподобный:
– Когда век-то кончится. Сначала антихрист станет с храмов Божьих кресты снимать и все монастыри разорит; а к вашему (Дивееву) подойдет-подойдет, а канавка-то и станет от земли до неба: ему к вам и нельзя взойти-то, нигде не допустит канавка. Так прочь и уйдет.
Из дневника Императора Николая II (1903 г., 18 июля – пятница). «В 6 с 1/2 началась всенощная. Во время крестного хода, при изнесении мощей из церкви Свв. Зосимы и Савватия мы несли гроб на носилках. Впечатление было потрясающее, видеть, как народ и в особенности больные, калеки и несчастные относились к крестному ходу. (19 июля – суббота.) Также умилителен, как вчера, был крестный ход с гробом, но с открытыми мощами. Подъем духа громадный и от торжественности события и от поразительного настроения народа. Слыхали о многих исцелениях сегодня и вчера. В соборе, во время обнесения святых мощей вокруг алтаря, случилось также одно. Дивен Бог во святых Его».