Молк

— Как в «Мастере и Маргарите»: «Вы историк?» — Анатолий обернулся к Диме, улыбаясь. — Ты уже читал эту книгу?

— Нет пока. Моя сестра Ксюша очень любит ее. — Дима вспомнил, с каким уважением Оксана всегда брала с полки красивое подарочное издание романа Булгакова. В книге были иллюстрации. Мальчик однажды пытался посмотреть их, но был прогнан сестрой. Дима успел рассмотреть только толстого смешного кота и на другой странице голую женщину верхом на свинье. Изображение женщины его немного смутило. — И фильм по ней. А она правда интересная?

Мнение Анатолия стало более авторитетным для Димы, чем мнение Оксаны.

— Невероятно интересная. Я помню, первый раз читал ее и был потрясен… — Улыбка мужчины стала грустной и мечтательной. — Ее тогда только издали после долгого запрета.

— А почему ее запрещали? — заинтересовался мальчик.

— Так там про сатану. А в СССР считали, что нечистой силы не существует. Там, конечно, и любовная линия есть. И юмор. Но, думаю, товарищей из высоких кабинетов смутил именно сатана — там его называют Воланд.

Диме очень захотелось прочитать эту книгу, правда, сюжет вообразился мальчику в стиле песен любимого «Короля и Шута».

— Ну, так вот, в начале книги один из персонажей спрашивает Воланда: «Вы историк?» Тот отвечает: «Я — историк… Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!» И начинается всякая бесовщина: тому персонажу трамваем отрезает голову и так далее.

— Ого! — Дима решил, что «Мастер и Маргарита» — какой-то триллер в стиле произведений Стивена Кинга, которые он тоже еще не читал, но был о них наслышан.

«Надо попросить у Ксюши эту книгу».

— Но я бы сказал иначе. Я не историк, Дима, — я история. Своего рода.

— Это как в старом «Человеке-пауке»: «Я и сам своего рода ученый», — засмеялся Дима, вспомнив мем.

Анатолий, видимо, про этот мем не знал, но улыбнулся радости мальчика.

— Продолжим нашу экскурсию.

Друзья наконец-то достигли поляны.

Здесь было прохладно, даже сыро. Лучи солнца почти не проникали сквозь кроны могучих дубов, широко раскинувших свои кряжистые ветви. За дубами Дима заметил не менее могучие ели, среди которых упорно тянули к солнцу свои ветви желтые рододендроны. По бокам поляны густо разросся папоротник.

— Тут очень уютно. — Вопреки своим словам, мальчик поежился. На его коже появились мурашки.

— Я знал, что ты оценишь, — кивнул Анатолий.

Посреди поляны, к удивлению Димы, стоял новый блестящий металлический мангал, над которым на тонких шампурах жарилось мясо. Рядом с мангалом, на клетчатой клеенке были расставлены тарелки с хлебом и овощами, стояли также бутылка «Дюшеса», пластмассовые стаканчики и бутылка кетчупа.

— Здесь еще есть отдыхающие? — спросил Дима.

«Какие-то туристы с палатками, наверное».

— Нет, это мои друзья приготовили специально для нас. — Анатолий пошел к мангалу. — Сейчас завтракать будем. Как к куриному шашлыку относишься?

— Очень люблю. — Дима последовал за другом. — А они вместе с вами путешествуют?

— Нет, они — местные. Просто им приятно делать приятное мне. — Мужчина сел на корточки перед мангалом, глядя на огоньки на углях. — Это ведь очень приятно — радовать своих друзей, правда, Дима?

— Да, конечно. — Дима на мгновение вспомнил о Мише.

«Если мы помиримся, конечно… Мне нужно сделать приятное Толику! Только узнать, что ему нравится».

Спрашивать в лоб Дима не решился.

«Может, он сам скажет когда-нибудь потом».

— Уже почти готово, но надо вымыть руки. — Анатолий указал на стоящее здесь же ведро. — Пойдем, помогу тебе.

Рядом с ведром прямо на жухлой траве лежал завернутый в полотенце кусок мыла.

— Намыливай тщательно, — серьезно наставлял Анатолий. — Должна обязательно появиться пена.

На подобные мамины рекомендации Дима неизменно огрызался.

«Я уже сам все знаю, не мелкий».

Но наставления Толика почему-то воспринимались без раздражения. Диме казалось, что друг готовил его к некоему тайному обряду. Подобные ощущения Дима испытал несколько лет назад, когда мама повела его в Иверский монастырь причащаться.

«Тогда вкусно было».

Причастие происходило в субботу перед самой Пасхой. В церкви было много людей с куличами и яйцами. Тогда еще семья Фортинских: Анна, Оксана и Дима (Николай был на работе, вроде бы) также принесла пару куличей и десяток раскрашенных в разные цвета яиц. Но освящение всей этой снеди («Так батюшка назвал. Смешное слово») было после.

А сначала было Причастие. Диме тогда еще не исполнилось семи лет, и его допустили без какого-то обряда, название которого он теперь забыл.

«Ну, где надо рассказать батюшке, что плохого ты натворил. Мне кажется, я б не смог ему все рассказать. Стыдно как-то».

Все сложилось удачно: Диму тогда пропустили без очереди, важный батюшка дал ему что-то вкусное («Хлеб? И вроде как вино?! Как взрослому! Или „тело и кровь“, как мне потом сказала одна бабушка там».), потом его еще чем-то вкусным угостили. В целом воспоминания о той субботе у мальчика остались приятные, но больше он не причащался. Мама не настаивала, а сам он не особенно рвался.