Молодая Раневская. Это я, Фанечка...

Причины каждый раз были разными. То Фаина вдруг начинала волноваться из-за того, что у Шарлотты Ивановны в пьесе есть собачка, а у нее никогда не было ни собаки, ни кошки. Только канарейка, да и то недолго — день или два. Когда канарейка умерла, Фаина так по ней убивалась, что поклялась впредь не заводить никакой живности[20]. Павла Леонтьевна успокаивала ее и говорила, что все равно в спектакле участвует плюшевая собачка, а уж с ней-то Фаина обращаться сумеет, и вообще собачка — это штрих, подчеркивающий одиночество Шарлотты. Но Фаине непременно хотелось живую, настоящую собаку. Актриса Софья Милич рассказывала забавную историю по поводу собачки Шарлотты Ивановны. Она играла Шарлотту Ивановну в Харькове (об этом уже упоминалось выше). Спектакль был премьерным, новую пьесу Чехова давно ждали, ажиотаж был невероятный, и режиссер Николай Песоцкий, ставивший пьесы в антрепризе Дюковой, ужасно боялся, что не сможет угодить публике. "Он вообще был страшный трус, — морщилась Милич, — те, у кого нет таланта, всего боятся, потому что не знают, что им надо делать. Но поскольку Песоцкий был трус, он никогда не перечил Дюковой, а для Дюковой это было главным достоинством. Она не выносила, когда ей прекословят. Наш Павел Анатольевич не проработал бы у нее и дня. Видя, как сильно волнуется Песоцкий, Дюкова попросила актера Александрова помочь ему. В отличие от унылого Песоцкого, Александров был человеком с воображением. Он много чего придумывал, в частности он решил, что Шарлотта Ивановна должна выйти на сцену с настоящей собачкой. Непременно с настоящей. Это добавит спектаклю достоверности и будет оригинально. Песоцкий засомневался, Дюкова тоже, но Александров отмел их сомнения одной фразой. "Антон Павлович одобрил бы!" — сказал он, и оба согласились. Сначала Александров обратился к циркачам, понадеявшись взять какую-нибудь собачку в аренду, но те ему отказали. Тогда он раздобыл где-то, не иначе как купил у живодера, старую суку, помесь мопса с пуделем и с кем-то еще. Главным ее достоинством была происходившая от возраста флегматичность. Мы назвали собаку Жюли. Я пару раз выходила с ней на сцену, она вела себя безукоризненно. Генеральная репетиция тоже прошла хорошо, но во время премьеры, когда мы с Ильнарской, игравшей Раневскую, появились на сцене, в зале раздались аплодисменты. Аплодировали поклонники Ильнарской, которая пользовалась в Харькове неимоверной популярностью. Увидев полный зал и услышав аплодисменты, моя спокойная Жюли взвизгнула, напустила лужу мне на ботинки и удрала прочь. Слава Богу, что в зале этого почти никто не заметил, потому что все смотрели на улыбающуюся Ильнарскую. Она была такая кокетка, что при аплодисментах прерывала действие и начинала рассылать воздушные поцелуи… Позже мне разъяснили, что я сделала ошибку. Мне надо было перед спектаклем накормить мою Жюли досыта, тогда бы она не была такой нервной…".

Фаина ухватилась за поданную ей мысль, нашла себе подходящую собаку и с разрешения Рудина провела с ней несколько репетиций. Собака вела себя безукоризненно, но Фаине пришлось с ней расстаться, потому что переезд в Симферополь состоялся раньше, чем было запланировано.

Гастроли в Евпатории начались хорошо, но по прошествии двух или трех недель сборы начали падать. Ермолов-Бороздин надеялся на то, что в тяжелые времена люди будут искать в театре отдушину, возможность отвлечься от повседневных забот, и убеждал всех, что сборы будут не хуже, чем в пятнадцатом году. "Тогда тоже была война, — веско говорил он, — но на сборах это не отражалось. Просто надо правильно выбирать пьесы…" К восемнадцатому году патриотические пьесы уже успели всем наскучить, поэтому Ермолов-Бороздин от них совсем отказался. Он ставил только модные, прибыльные пьесы.

К падающим сборам добавилась еще одна проблема. Городские власти обложили всех предпринимателей негласным налогом, имевшим вид пожертвований на восстановление городского хозяйства, которое при красных за несколько месяцев пришло в упадок. Театр, как коммерческое предприятие, тоже был должен жертвовать в казну. Кроме того, несколько первых аншлагов побудили отцов города поднять арендную плату за театр. Деньги, которые в 1917 году начало печатать Временное правительство, не были обеспечены золотом, подобно царскому рублю. Высокие темпы инфляции привели к тому, что в договорах аренды появился пункт, позволявший арендодателям повышать арендную плату в одностороннем порядке в срок действия договора. Попытка Ермолова-Бороздина договориться с городскими властями оказалась неудачной. Оставаться в Евпатории стало невыгодно.