Молодой Бояркин

шуршащий букет и с улыбкой любуясь им. – А почему ты в Сочи? Болеешь?

– Да нет. Путевка подвернулась. Телеграмму от вас получила, заторопилась, яблок вот

набрала. Даже все свои тряпки на курорте бросила. А на билет кольцо в скупку сдала. А,

ладно, о чем толковать, такое раз бывает… Ой, мама, мама! Как же ты так? Ведь всего

полмесяца, как я тебе открытку посылала…

* * *

До обеда сходили на кладбище. Женщины поплакали. Людмила была в черном

ажурном платке и на могилу положила южные незнакомые цветы. Мария вынула из кармана

большое яркое яблоко Людмилы, и, обтерев его ладонями, положила на уже взявшуюся

коркой землю. Мария лучше других знала, что мать любила яблоки. Мужчины проволокой

покрепче привязали к оградке позванивающие жестяные венки; лопатой, оставленной со

вчерашнего дня, подгребли скатившиеся мерзлые комья.

Потом, вернувшись, пообедали, и, пока было достаточно светло, решили

сфотографироваться все вместе. Вышли во двор, встали, как требовалось, Никита собрался

нажать кнопку, как звякнула щеколда и в воротах появился Олег. Словно оправдывая свое

северное местожительство, он был в полушубке и в огромных собачьих унтах. Увидев

родственников, так организованно его встречающих, Олег остановился, широко расставив

ноги, ухватясь сразу за оба столба, и улыбнулся во все лицо.

– Ой, кто это? Олег, что ли? – сказала Людмила. – Да он, да ты пьяный…

– Ты откуда взялся? – строго, на правах старшего, спросил Георгий, когда приветствия

закончились. – Почему опоздал?

– Откуда взялся! – закричал Олег, тут же забыв об улыбке. – Да я же вон в Ковыльное

умотал. Думал, мать-то там. Я туда всю ночь пешком топал, думал посмотреть последний

раз… Прихожу, а там замок висит…

– Так ведь в телеграмме-то подпись Полины, – сочувственно сказала Мария.

– Не знаю… Я внимания не обратил… Она ведь у тебя жила. Я так все и представил.

Попробуй, разберись – она то тут, то там, то еще где-нибудь…

– Ну, ты и артист, – сказал Никита. – Все обратили внимание, а он нет. Да я вон

Николаю сразу сказал, что ехать надо в Мазурантово… Это ты, наверное, с пьяных глаз не

понял. А сейчас почему пьяный?

– Да потому, что сейчас на кладбище был и выпил там две бутылки. И матери с

бабушкой Лушей по стаканчику красненького поставил.

– Ну, ладно, ладно, – сказала Полина, заметив, что и без того красные глаза брата

заблестели, – пойдем в дом, хоть чаю попьешь…

– Так давайте же сразу и сфотографируемся, – попросил Никита, пока света хватает.

– Ничего, завтра сфотографируемся, – решительно сказала Полина.

Как раз перед этим говорили о том, что не пора ли разъезжаться по домам, кое-кто

собирался уехать уже сегодня вечером. Полина протестовала, и теперь умело повернула

события по-своему.

К вечеру все помылись в бане. Сели ужинать. Настроение было послебанное, легкое.

На Никиту усмиряюще подействовала Людмила. Подействовала своей как-то удивительно

сохранившейся красотой, не сибирским, но, казалось, естественным для нее говором,

широкими кольцами на пальцах, уверенным поведением и легким смехом. Подействовала

тем, как приехала и что привезла. Уже из одного этого старого, ободранного, но крепкого

чемодана пахнуло вместе с яблоками иной жизнью, такой же светло шелестящей, как обертка

на цветах. А он привез колбасу и рыбу, хорошо еще не стегно мяса, как Бояркины. Никита

знал, что Людмила работает заведующей универмагом, а муж у нее зубной врач. Есть,

разумеется, и дача, и "Жигули", которые Людмила водит сама. Никита понял, что эта сестра

относилась к тому разряду редких женщин, которые летают слишком высоко и недосягаемы

для таких простых, как он. Такие и в реальности были для него, как в кино.

Николай в этот вечер лишь изредка посмеивался, но не проронил ни слова; за свою

вчерашнюю раздраженность и некоторую напыщенность ему было даже неловко.

Все три брата: Олег, Георгий и Никита – сидели на диване и были очень похожи – у

всех седые, зачесанные назад волосы, сухощавые энергичные лица – разве только Никита

был, что называется, поздоровей. Больше всех постарел Олег. Ему сказала об этом Мария,

каким-то материнским жестом потрепав по голове.

– Так у меня, видимо, жизнь посложнее, – растроганно ответил Олег.

– Посложнее… А кто эти сложности придумывает, – и с упреком и с участием

произнес Георгий. – Я слышал, ты опять куда-то переезжать надумал. Что тебе на месте не

сидится?

– Там дочке климат не подходит. И витаминов не хватает.

– Слушай-ка, Олег, – сказала Людмила, – поедем к нам. У нас тепло. А витамины…

Вон яблоко-то возьми, попробуй.

– А что, Олег, твоей Леночке-то уже сколько? – спросила Мария.

– На будущий год в первый класс пойдет.

– Неужели? Быстро как! Ничего не знаем мы друг о друге. Совсем перестали

родниться. Да и я тоже… Для нас лишнее письмо написать – страшный труд.

– Постарели все, – задумчиво заметил Олег. – Обиды у всех какие-то мелкие,

стариковские…

– Обиды стариковские? – переспросила Мария. – А вот что я скажу тебе, братец,

спроси-ка у своей женушки, как нашу маму зовут. А то она прислала как-то открытку –

фамилию написала мою, моего мужа, значит, а отчеством стало имя нашего отца – Бояркиной