Молодой Бояркин

обстоятельствах. Рассказывая, он ловил себя на том, что почему-то словно винится перед

Дуней и почему-то очень верит, что именно она поймет его.

– Тогда я был совсем другим, потому-то и могло такое случиться, – сказал он под

конец и, как ему показалось, лучше понял сам себя. – И все-таки, куда же ты думаешь

поступать? – спросил Николай.

– А вы не будете смеяться?

– Ну, что ты!

Она подумала и решила:

– Нет, вы все-таки засмеетесь. Я не скажу.

Они давно уже стояли около ворот Дуниного дома, и Бояркин чувствовал, что она

снова закрывается какими-то створками.

– Не пойму я тебя, – признался Николай.

– Да я и сама себя очень часто не понимаю, – сказала она, открывая ворота. – Ну,

ладно, я пошла. Прощай.

Бояркин еще постоял, посмотрел в упор на ворота и повернул в общежитие.

После этой встречи Дуня почему-то перестала приходить в клуб и появляться

вечерами на улице.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В субботу, вместо того чтобы закончить работу пораньше, снова пришлось

задержаться – привезли кирпич.

– Они нас так-то, глядишь, и работать научат, – прокомментировал это Цибулевич.

На задержку, в общем-то, не обижались – ведь в другие дни уходили и пораньше.

С работы Николай и Санька возвращались, как обычно, вместе, устало и не спеша –

впереди было воскресенье.

– Завтра под вечер пойдем с Тамаркой в лес сок березовый пить, – с улыбкой

вспомнил Санька.

Бояркину от этого известия стало грустно.

– А ты всех десятиклассниц знаешь? – спросил он.

– Нет, наверно.

– А Дуню?

– Нет, не знаю.

Николай пристально посмотрел на Саньку, не понимая, врет он или нет.

– Ну, помнишь, тогда в клубе она сидела с левой стороны от меня.

– Н… нет, забыл что-то.

Николаю пришлось подробно описать ее, и только тогда Санька вспомнил.

– Ну, так и что? – с улыбочкой спросил он.

– Да так, ничего…

– Ничего. Стоило из-за "ничего" мою память насиловать.

Сокращая путь, они брели прямо по лужам с коричневатой, но прозрачной водой.

Перебродили осторожно: высокая вода сдавливала свободные голенища сапог, приятно

охлаждала нагревшиеся за день в резине ноги, и от холода казалось, будто вода проникла в

сапоги.

– О! – сказал вдруг Санька, остановившись в одной из луж и подняв свой мозолистый

палец. – А не попросить ли Тамарку, чтобы она и Дуню позвала? А?! Вчетвером-то веселее.

– Ну, Санька, – обрадовано воскликнул Николай, ткнув его в плечо, – ты – настоящий

товарищ!.. Хотя вряд ли…

– Пойдет, пойдет, – уверенно заявил Санька и тоже толкнул его в плечо.

Бояркин покачнулся, зачерпнул воды голяшкой и с ревом выскочил на сухое место.

* * *

Чтобы не возбуждать лишних сплетен, девчонок ждали вдалеке от села, лежа на

сухом, еле заметном взгорке, скользя взглядами по плоской земле. Прошел уже добрый час

после назначенного времени, ребята призастыли на весенней земле. Бояркин с самого начала

мало верил в Санькин план и теперь уже подумывал о возвращении в общежитие.

– Смотри-ка, а ведь идут! – вдруг обрадовано сказал Санька.

Николай тоже приподнялся. По лугу в их сторону шли три девушки. Дуню и Тамару

они узнали сразу, третьей оказалась Надя. Все они были в легких куртках, в спортивных

брюках и в одинаковых красных резиновых сапожках (уж так завезли в магазин), но Николаю

показалось, что все это именно Дунино – так ей все подходило. Какая она сегодня – не такая

ли бука, какой скрылась в прошлый раз за воротами? Но произошло то, о чем Бояркин и не

мечтал. Как только все они с шумом, со смехом, с необидными упреками и никому не

нужными оправданиями встретились, как только Санька с Тамарой начали пересмеиваться,

стараясь выглядеть независимыми, Дуня как-то фантастически просто вложила свою ладонь

в ладонь Николая и посмотрела в его глаза своими невозможно большими, молчаливыми

глазами. Но какое это было молчание и каким долгим показался этот взгляд!

Встретившись, все обнаружили, что им неплохо и без березового сока, что сок был

лишь предлогом для встречи, но все-таки двинулись в сторону леса. Поле было залито

зеркалами воды, проткнутыми многочисленными желтыми сухими травинками. В одном

месте, бредя по краю обширного озера, вспугнули белых острокрылых птиц, похожих на

маленьких морских чаек, которые взмыли вверх и зависли там, издавая пронзительные

крики. Шум воды под ногами заглушал все звуки, и Дуня заставила всех остановиться, чтобы

послушать птиц. Потом над головой пролетели утки, и она снова требовательно замахала

руками. Впервые после минувшей зимы оказавшись в поле и почему-то различая нынче

более тонкие запахи, более высокие звуки, Дуня замирала от всех весенних примет.

Сегодняшний мир был для нее тревожным, тугим и радостным, как утро. Она так и не отняла

у Бояркина своей руки.

Впервые видя Дуню днем, Бояркин внимательно и уже откровенно изучал ее лицо, ее

всю. Дуня была для него волнующе красива. К ней не надо было привыкать, как к какой-то

интерпретации красоты. Ее прозрачно-зеленоватые, очень открытые глаза снимали с души

всякие замки и задвижки; в ее глазах было что-то и впрямь неземное, потому что волнение,

внушаемое ими, превышало обыденные волнения; от этих глаз хотелось быть сильным и