Молодой Бояркин

смягчить, но факты там были как кирпичи – не растворишь и не размешаешь, и, оставив

почти все как есть, она со страхом отдала материал на линотип. На другой день после выхода

газеты в редакцию пришел раздраженный механик цеха – здоровенный, кряжистый мужик.

– Где этот ваш фельетонист? – спросил он.

– Здравствуйте, Василий Павлович, – сказал сотрудник, поднимаясь и подходя к нему.

Смешавшись, механик нехотя подал ему руку и несколько секунд смотрел в глаза

сверху вниз, как на ребенка.

– А ведь ничего не соврал, – сказал он, неожиданно засмеявшись. – Но зато ты нас

прославил. Еду сейчас в автобусе, а надо мной смеются. И надо же такие слова подобрать –

ржавые рубли! Где ты сам-то такие рубли видел?

– У вас возле цеха, Василий Павлович, – добродушно ответил сотрудник.

– Ладно, спрячем мы это оборудование. Спрячем.

Редакторша мысленно перекрестилась, но, почему все обошлось без скандала, так и не

поняла.

Валентина Петровна задавала Бояркину много вопросов о родителях, о дяде. Николай

отвечал неохотно и лишь однажды, рассказывая о Никите Артемьевиче, воодушевился,

поймал себя, правда, на слишком уж детском восторге перед дядиными кулаками и

гимнастическими занятиями. Но слушательница, однако, заинтересовалась и

побеспокоилась, уж не стесняет ли Николай своего пока еще не женатого дядю, и узнала все,

что необходимо, и о дяде.

"Вот так дела, – с удивлением думала она, наблюдая за Бояркиным, который был,

кажется, сделан из того же теста, что и ее неуживчивый, но, несомненно, умный сотрудник. –

Вот так Наденька. Дура, дура, а смотри-ка… Да ведь он же умнее ее в сто раз. Но, может

быть, хоть от него ума наберется". У самой Валентины Петровны разлад с первым мужем –

Наденькиным отцом произошел из-за того, что тот был шофером. А уж когда она стала

учиться в институте, то о муже стала стесняться даже вспоминать, не то что рассказывать.

Второй муж был раза в два культурней ее самой, но зато совершенно непрактичный. А

непрактичный муж – это не муж – потому и расстались. После этого она стала ждать

звездного часа. Наступил он, когда после окончания учебы она перешла на другой завод уже

редактором. В первый же день она в отутюженном костюме молочного цвета, с высокой

прической, распространяя аромат дорогих, тревожащих духов, обошла кабинеты больших и

малых руководителей. Всюду она напомнила, что газета – это орган правления, и кое-где

"проговорилась", что сама она не замужем. Но все руководители оказались женаты…

Попадались, правда, кандидаты в мужья, но каждый чем-то не подходил. Бояркина и

Наденьку она сочла парой подходящей. Главное, что он был не глупее дочери. И, кроме того,

у него такой интересный, холостой дядя. Правда, он опять же шофер, да, как видно, не дурак.

Да и не тот теперь возраст, чтобы особенно привередничать. Где их, умных-то, наберешься?

После обеда, когда женщины убрали посуду, Николай, кивнув на пианино, попросил

Наденьку сыграть.

– Нет, нет, – отказалась Наденька и, отвернувшись, стала скрести ногтем пятнышко на

столешнице.

– Ну, сыграй, не стесняйся, – сказала ей мать.

Наденька, красная от смущения, села у пианино.

– А что сыграть?

На соседнем стуле лежали музыкальные учебники и поты. Николай полистал и нашел

этюд Чайковского. Наденька робко поставила пальцы на клавиши, но после первых же нот

сбилась. Потом пробовала еще несколько раз – ничего не получалось.

– Давно не играла и все забыла, – прошептала она.

Бояркин уже видел, что играть она не умеет и вряд ли умела, но ему не хотелось

верить в это. Он взял другой, песенный сборник и поставил перед Наденькой.

– Попробуй вот это… Ну, давай. "Раскинулось море широко", – пропел он.

Валентина Петровна ушла в кухню. Наденька с горем пополам сыграла куплет и в

одном месте сильно соврала. Николай снова попросил ее сыграть до этого места и сам,

попутавшись в клавишах, подобрал мотив.

– Кажется, вот так, – сказал он. – А ты, значит, не умеешь? Как же ты училась?

Наденька насупилась и замолчала.

– Ты вообще-то училась или нет? – раздражаясь от этого ее молчания, спросил

Бояркин.

– Я не люблю играть, – сказала Наденька, начиная тереть глаза. – Это мамка меня

заставляла. Деньги за меня заплатила.

Николай выпрямился. Все его раздражение тут же повернулось против Валентины

Петровны. Он отошел и сел за низенький журнальный столик. Наденька убежала, даже

закрыла за собой дверь. Николай усмехнулся – картина его семьи с музыкальной, творческой

атмосферой рассыпалась. Его внимание невольно привлек книжный шкаф, за стеклом

которого оказалось немало интересных книг.

Воображая свою будущую семейную жизнь, Бояркин, прежде всего, видел одну стену

своей квартиры, полностью отданную книжным полкам. Там не должно быть ни дверок, ни

стекол, чтобы к каждой книге можно было возвращаться так же легко, как к любому

воспоминанию или мысли в своей голове. Вообще, каждая вещь вокруг тебя, будь то стул или

гантели, имеют право на свое существование лишь в том случае, если каким-то образом

способствуют твоему внутреннему развитию.

Бояркин попытался отодвинуть стекло, но шкаф от тяжести перекосило, и стекло