Молодой Бояркин

же внушил ей мысль о безысходности, бесцельности жизни или, по крайней мере, очень

помог в этом. В читальный зал, видимо, надо ходить все-таки пореже и побольше времени

проводить с ней. А если куда-то уходить, то обязательно оставлять ее в хорошем настроении,

чтобы она, не дай бог, ничего не наделала с собой. Придя к этой мысли, Бояркин вспомнил,

что как раз сегодня он оставил ее дома в очень плохом настроении, и едва дождался конца

вахты.

Домой он приехал в полпервого и увидел, что света в домике нет, хотя Наденька

обычно поджидала его. Николай осторожно, как не домой постучал и прислушался. Из окна

на грязный, притоптанный снег упал квадрат света.

– Кто там? – равнодушно, зная, что это он, спросила Наденька, приоткрыв дверь из

комнаты в сенцы.

– Это я. Открой, – сказал он тихо, с облегчением.

Наденька молча отбросила крючок и, когда Николай вошел следом в комнату, уже

снова скрылась под одеялом. Бояркин налил стакан холодного чая и, добиваясь, чтобы

растворился сахар, целую минуту звенел ложечкой. Потом, устраиваясь поудобней за столом,

сбил ногой бутылку, выпитую сегодня, и грустно усмехнулся. Весь прошедший день

показался ему длинным, с множеством событий, и теперь этот день, слава богу, закончился.

Теперь можно, наконец, спокойно заснуть. Чем ближе подходила минута долгожданного

покоя, тем больше тяжелела голова и слипались глаза. Почти бессознательно Николай

разделся, выключил свет, лег и сказал себе: "Все". И тут услышал, что Наденька,

отвернувшаяся к стенке, тихо плачет. Николай немного подождал, не перестанет ли она,

потом тронул за плечо.

– Я беременна, – тут же прошептала Наденька еле слышно. Но Бояркин сразу все

расслышал, все понял, всему поверил и сразу забыл про сон. В первую минуту возникло все-

таки недоумение – откуда она, эта беременность? Чтобы у них вот так, ни с того ни с сего

появились дети? Разве они могут появляться от такой разобщенной жизни? Ничего не

ответив жене, он стал думать о том, что теперь это может для них значить.

А Наденька между тем ждала ответа так мучительно, как ничего еще от него не ждала.

От его ответа зависела вся их жизнь. Если он не хочет ребенка, значит, не собирается с ней

жить, если захочет, значит не уйдет. Наденька давно уже думала, как и когда ей это сообщить.

Можно было сказать между двумя их свадьбами, если бы в нем появилось серьезное

сомнение, хотя она и не была уверена, пошло ли бы это на пользу. А когда миновала

официальная свадьба, она оставила это известие на крайний случай. Сегодня Наденька

почувствовала себя особенно жалкой. Николай же показался ей слишком злым, и она решила,

что он собирается ее бросить. Крайний случай, кроме того, наступал уже сам собой – молчать

дальше было нельзя; будет хуже, если он все заметит сам. Сказать же она решила обязательно

после работы, когда он будет усталым и легче со всем согласится.

– Если ты не хочешь, – всхлипывая, добавила Наденька, впервые не выдержав

молчания первой, – то я схожу в больницу и попрошу, чтобы ничего этого не было…

– Ну а сама-то ты хочешь?

– Хочу…

"Слава богу, что хоть чего-то хочешь", – едко подумал Бояркин.

– А почему ты этого хочешь? – спросил он.

– Ну, так ведь семья же у нас. С ребеночком-то будет интереснее.

– Интереснее. Разве ребенок может быть для интереса…

"Стоп, стоп, – сказал тут себе Бояркин, – а ведь это тоже интерес. Да, да, да – вот что

может по-настоящему ее разбудить. Как, например, мучится Борис от того, что ему нечего

будет передать сыну… Да уж это настоящий, не придуманный стимул к

самосовершенствованию. Кроме того, ребенок сделает ее жизнь ценнее, и уж она потом не

вздумает прыгать в окно или что-то еще делать с собой. Ребенок в данном случае – это

просто панацея. Конечно, мне придется туже, но что ж… такое и не делается легко…

– Не надо никуда ходить, – тихо сказал он, – пусть будет ребенок.

Наденька, стремительно повернувшись, приникла к нему и стала со слезами целовать.

Николай молчаливо вытерпел это и действительно обнаружил, что Наденькин живот стал

круглей и туже.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В середине зимы на десятимиллионке произошла авария. Этот день с утра был

знаменателен лишь тем, что Федоськин удачно разыграл горбоносого, застенчивого

оператора Виктора Алексеева, неофициального заместителя бригадира Сухорукова. Алексеев

был пытливым и усердным, несколько лет назад с отличием закончил химико-механический

техникум и на установке знал каждый винтик. Но тем-то и соблазнительнее было

Федоськину поставить в тупик своего опытного товарища.

После приема вахты, посидев в операторной и обсудив вместе со всеми новости,

накопленные за выходные дни, они поднялись на постамент, где когда-то первую свою

неделю отрабатывал Бояркин, чтобы горячей водой смыть нефтепродукт. Из насосной

забрали два длинных шланга и соединили их трубкой. Потом, пока Алексеев спускался вниз,

чтобы открыть вентиль, Федоськин заменил трубку ломиком. Вернувшись, Алексеев

подошел к концу шланга, и некоторое время задумчиво ждал воду. Федоськин, опершись на

лопату, смотрел в сторону. Алексеев, пытаясь не выдать замешательства, снова спустился,