Молодые львы

Быстрой походкой он направился к ресторану, в котором, должно быть, его уже ждала Маргарет. Сколько неожиданных проблем возникает во время войны. Например, эта закавыка с головными уборами. Но ведь этим дело не ограничивалось. Майкл очень чутко спал, а проснувшись, долго не мог заснуть вновь. Будил его малейший шум, и ему с большим трудом удавалось спать в одной комнате с другим человеком. В армии в одной комнате с ним будут спать как минимум пятьдесят человек… Может быть, он отложит сон на потом, когда закончится война, тогда и поспит? А туалет? Как и для большинства благовоспитанных американцев двадцатого столетия, ритуал, творимый за запертой дверью собственной ванной, являлся для Майкла одним из краеугольных камней бытия. Что же, организм приостановит все присущие ему отправления до капитуляции Гитлера, тогда как он, Майкл, будет с омерзением и ненавистью смотреть на солдат, рядком сидящих на корточках над прорубленными в полу очками? Майкл вздохнул, облачко грусти наползло на залитую солнцем улицу. Для него было бы легче биться насмерть в залитом кровью окопе, зная, что на подмогу надежды нет, чем войти в сортир для рядовых… Современный мир, с негодованием подумал Майкл, не готовит людей к испытаниям, которым он их подвергает.

Опять же вопросы секса. Может, все дело в привычке, как утверждают многие специалисты, но привычка эта глубоко укоренившаяся. Пользуясь достаточно свободными нравами 30-х и 40-х годов, Майкл уже с семнадцати лет часто и регулярно спал с женщинами. Два или три раза случалось так, что по той или иной причине ему приходилось обходиться без женщины неделю или чуть дольше. В эти периоды он становился раздражительным, нервным, а его «молодец» постоянно напоминал о себе, поначалу мешая работать, а потом не давая думать ни о чем другом. В армии же, в этом мужском муравейнике, при строгом казарменном режиме с долгими марш-бросками и учениями в походных лагерях в дальних странах, едва ли найдутся женщины, которые по первому требованию будут ублажать рядового, ничем не отличающегося от сотен и тысяч других. Джин Танни, боксер-тяжеловес, экс-чемпион мира, призывал солдат принять обет воздержания, поскольку врачи пришли к единодушному заключению, что здоровью это не вредит. Интересно, что сказал бы Фрейд, услышав слова победителя Демпси? Майкл улыбнулся. Пока он еще мог улыбаться, но знал, что через месяц-другой, когда он будет лежать без сна на узкой койке в казарме, содрогающейся от храпа, ему уже будет не до смеха.

О милейшая и достойнейшая Демократия, за тебя, конечно же, можно умереть, но это далеко не самая большая жертва, которую приходится возлагать на твой алтарь.

Две ступеньки привели его к двери маленького французского ресторанчика. Через окно он уже увидел Пегги, сидевшую у стойки бара.

Ресторан был набит битком, и они остались у стойки рядом с подвыпившим рыжеволосым матросом. Как обычно, встречаясь с Пегги на людях, Майкл первые две-три минуты молча смотрел на нее, любуясь ее спокойным и целеустремленным лицом с широким лбом и миндалевидными глазами, ее простенькой, но очень ей идущей прической, восхищаясь изяществом ее одежды. Все лучшее, чем мог похвастаться Нью-Йорк, слилось для Майкла в этой высокой, стройной, рассчитывающей только на себя молодой женщине… И теперь его мысли о городе были связаны с улицами, по которым они гуляли, домами, в которые входили, спектаклями, которые вместе смотрели, галереями, которые посещали, барами, в которых сидели долгими зимними вечерами, когда от мороза потрескивали стекла, а от первого глотка перехватывало дыхание. Глядя на Пегги, на ее раскрасневшиеся от быстрой ходьбы щеки, сверкающие от радости встречи с ним глаза, умелые руки, протянувшиеся, чтобы коснуться его рукава, Майкл просто не мог поверить, что эти целеустремленность и радость когда-нибудь увянут и, вернувшись, если такое счастливое событие произойдет, он вдруг обнаружит, что она уже совсем не та, какой была…

Майкл смотрел на девушку и чувствовал, что все грустные, ненужные мысли, преследовавшие его с того самого момента, как на завещание легла печать нотариуса, рассеиваются, словно утренний туман. Он степенно улыбнулся Пегги и уселся на соседний высокий стул.

– Что вы делаете во второй половине дня?

– Жду.

– Ждете чего?

– Жду, чтобы меня кто-нибудь снял.

– Тогда ваше ожидание подошло к концу. Вас сняли. Два «Старомодных», – последнее относилось к бармену. Майкл вновь повернулся к Пегги. – Одному моему знакомому ну совершенно нечего делать до половины седьмого утра.

– А что я скажу на работе?

– Скажете, – очень серьезно ответствовал Майкл, – что вы участвуете в мероприятии, организованном Движением в поддержку армии.

– Ой, не знаю. Мой босс – противник войны.

– Скажите ему, что армия тоже против войны.

– Может, лучше ничего ему не говорить? – предложила Пегги.

– Я позвоню ему сам и скажу, что в последний раз вас видели за пятым стаканом «Старомодного» где-то в районе площади Вашингтона.

– Он не пьет.

– Ваш босс – очень опасный инопланетянин.