Молодые львы

Внезапно генерал очень резво поднялся по склону насыпи и застыл на гребне на виду у немцев. Потом он неспешно зашагал вдоль канавы, обращаясь к тем, кто сейчас таращился на него снизу. Револьвер оставался в кобуре, из подмышки торчал короткий стек.

Этого не может быть, подумал Ной. Кто-то переоделся генералом. Опять этот Грин со своими фокусами.

Заработали пулеметы, но генерал продолжал вышагивать в том же темпе, легко и уверенно, как натренированный спортсмен, с высоты насыпи обращаясь к солдатам.

– Все нормально, ребятки, – слышал Ной его уверенный, дружелюбный, негромкий голос. – Поднимайтесь, поднимайтесь. Нельзя же пролежать здесь весь день. Нам надо продвигаться вперед. Мы задерживаем общее наступление, так что пора в путь. Хотя бы до следующей изгороди, ребятки. Большего я от вас не прошу. Вставай, сынок, негоже тебе лежать в канаве…

Тут Ной увидел, как левая рука генерала дернулась, с запястья закапала кровь. Но генерал позволил себе лишь легкую гримасу боли, продолжая говорить тем же ровным и спокойным тоном. Он остановился над Ноем и Бурнекером:

– Давайте, ребятки. Поднимайтесь ко мне.

Ной смотрел на него во все глаза. Длинное, красивое лицо, какие бывают у врачей или ученых, худощавое, интеллигентное, спокойное. Это лицо сбивало Ноя с толку, ему и раньше казалось, что армия дурачила его. Глядя на это печальное, мужественное лицо, Ной внезапно понял, что ни в чем не сможет отказать этому человеку.

Он поднялся на насыпь, зная наверняка, что Бурнекер следует его примеру. Скупая одобрительная улыбка на мгновение искривила губы генерала.

– Так и надо, ребятки. – Генерал похлопал Ноя по плечу.

Ной и Бурнекер скатились с насыпи, пробежали пятнадцать ярдов и упали в воронку.

Ной оглянулся. Генерал стоял на прежнем месте, хотя пулеметы продолжали стрелять. Солдаты короткими перебежками продвигались по полю.

«А ведь раньше-то, – подумал Ной, поворачиваясь лицом к врагу, – раньше я и не знал, для чего в армии нужны генералы…»

Он и Бурнекер выскочили из воронки, когда в нее упали двое других солдат. Рота, вернее та часть роты, что осталась в живых, пришла в движение.

Двадцать минут спустя они добрались до зеленой изгороди, из-под которой стреляли вражеские пулеметы. Минометчики к тому времени успели пристреляться и уничтожили одно пулеметное гнездо в углу поля, а остальные пулеметные расчеты организованно отступили до подхода роты Ноя.

Ной присел на корточки рядом с хорошо замаскированным пулеметным гнездом, обложенным мешками с песком. Прямым попаданием мины его совершенно разворотило. Три немца лежали около искореженного пулемета. Один все еще держался за гашетку. Бурнекер пнул покойника, и тот, качнувшись, повалился на бок.

Ной отвернулся, достал фляжку, выпил воды. Горло пересохло от жажды. За весь день он еще ни разу не выстрелил, а руки и плечи отваливались, словно приняли на себя отдачу доброй сотни выстрелов.

Ной посмотрел, что ждет их по другую сторону живой изгороди. Еще одно поле с воронками и дохлыми коровами и новая изгородь, под которой окопались немецкие пулеметчики. Он вздохнул, увидев лейтенанта Грина, который уже шел к нему вдоль цепочки, уговаривая солдат на еще один бросок вперед. Интересно, а где сейчас генерал, успел подумать Ной, а потом он и Бурнекер двинулись вперед.

Ноя ранило на первых десяти футах, и Бурнекер оттащил его в безопасное место.

Санитар подскочил к ним на удивление быстро, однако Ной уже успел потерять много крови. Он чувствовал, что замерзает, и лицо санитара, щуплого косоглазого грека с щегольскими усиками, видел как в тумане. Эти странные черные глаза и тоненькая полоска усов плавали как бы сами по себе, пока санитар с помощью Бурнекера делал Ною переливание крови. Шок, мелькнуло в голове у Ноя. В прошлую войну после ранения человек, бывало, нормально себя чувствовал, даже просил сигарету – об этом писали в каком-то журнале, – а десятью минутами позже умирал. В эту войну все изменилось. Это была война по высшему разряду, с использованием новейших достижений науки и техники, с неограниченными запасами консервированной крови. Косоглазый грек-санитар сделал Ною и укол морфия. А Ной вдруг преисполнился по отношению к нему чувством благодарности. Действительно, что бы с ним стало, если б не санитары… Странно, конечно, с чего бы это ему испытывать столь теплые чувства к человеку, который работал сменным поваром в закусочной в Скрентоне, штат Пенсильвания, и готовил самые что ни на есть простые блюда: яичницу с беконом, гамбургер, суп из консервов? А теперь он потчевал раненых консервированной кровью. Фамилия его была Маркос. Аккерман из Одессы и Маркос из Афин, тюбик консервированной крови связал их судьбы неподалеку от разбомбленного авиацией города Сен-Ло, в Нормандии, свидетелем был фермер из Айовы по фамилии Бурнекер, который стоял рядом на коленях и плакал…

– Ной, Ной, – услышал он сквозь всхлипывания слова Бурнекера. – Как ты? Ты в порядке?