Четыре месяца и неделя, а ситуация не важная. Вчера умер седьмой из экспедиции, а мы ничем ему не могли помочь. Четверо на грани смерти, потому начнём вводить больным искусственные препараты. Может, то, что не помогло крысам, поможет человеку? К тому же грызунов у нас остаётся всё меньше и меньше.
< помехи >
Лекарства на испытуемых номер восемь и девять подействовали непредсказуемо. Пошла гангрена на руках и ногах. Морфия нет, пришлось ампутировать по живому без анестезии. Во время операции оба скончались от тяжёлых осложнений. Рабочие с первого яруса ни на шутку обеспокоены криками, доносившимися ночью из операционной. Но как им объяснить, что другого выхода нам не оставалось?
Истерия среди резидентов убежища не пропала, как и не увеличилась. Новые отправляются в изоляторы, потому зараза строго контролируется. Подумываем над тем, чтоб запустить одну из сывороток вроде У-13 на объекте «М». Доктор, по совместительству, моя, Преображенского, правая рука, выказала добровольное сотрудничество на пользу науки.
Продовольствия становится меньше. Уменьшаем паёк. Должны продержаться.
Погружённые в свои потаённые мысли, мы пересекали проспект Славы. Прекратился и вой. Я не находил никаких логичных ответов по поводу Индейца — кто он, откуда, как узнал моё имя и как раньше нас оказался на месте? Вроде бы, телепорт пока не изобрели, не смотря на всякие игрушки вроде стула-вспоминалки в квартире президента.
Загадочный вход в метро находился на краю парка Интернационалистов в церкви Георгия Победоносца. Далеко идти не надо. Я держался рядом с Чулок, когда мы подходили к окраине парка, внешне пока ничем не отличавшегося от сквериков Питера. Первым в зону вступил Пашка. Чёрная субстанция окутала его по рукам и ногам. Она была живой. И когда Она отступила, от солдата остался скелет, кое-как обтянутый мясом. Почти как в Мясорубке. Пашка оставался жив. Только через минуту адская агония, в которой остервенело бился несостоявшийся диггер отступила, и наш отряд потерял бойца.
Глава 10. ПЛОДЫ ОШИБКИ ГЕНЕТИЧЕСКОГО КОДА
Полчаса стройным отрядом мы вышагивали вокруг да около парка как вдоль Бухарестской, так параллельно Славе. Везде — мрак, лишь кое-как заметен золотой шпиль церкви, вонзавшийся в чёрный ковёр неба. Никто из нас после инцидента с Пашкой не хотел проверять чистоту своей души. Мы не представляли, как нам вступить на территорию Интернационалистов, чтоб чёрное облако не содрало с нас шкуру живьём. Разве что подкоп сделать, но на это у нас уйдёт как минимум месяц. Одни среди собачек Павлова, Кондуктора, которого я теперь не боялся и прочей чертовщины.
— Я вот, что думаю — Ахмет остановился около изуродованного тела бойца, деловито почесав макушку лезвием ножа. — Молох, Чулок, вы помните историю про то, как плесень слопала на обед человека?
Мы с девушкой кивнули. Позади в знак удовлетворения одиноко залаяла собака.
— Мне кажется, что перед нами и есть плесень, только споры её попали в воздух. Что нам вообще известно про неё?
— Ничего — вздохнула Чулок так, словно пробежала марш-бросок на двадцать километров с огромной сумкой за спиной.
— Почти — зашагал Ахмет, стараясь держаться подальше от воображаемой границы парка. — Плесень — те же грибы. Естественно, не те, которые мы с вами привыкли видеть на картинках книг или по рассказам очевидцев, а некая бестелесная субстанция, образующая мицелии. Русским языком — бактериальный налёт. Представьте, если под действием радиации они мутировали настолько, что обрели разум и стали способны нападать на живой организм, опутывать его, как грёбаные лианы.