Прошло полгода или около того. Скончался последний из экспедиции. У-13 не помогла, хотя на время замедлила рост раковых клеток. Никто из персонала не хочет признавать, но ситуация близка к критической в виду нехватки продовольствия и подопытного материала. Паёк снизили ещё, чем вызвали недовольство пролетариев. Скоро опустимся до уровня блокады — сто двадцать пять граммов хлеба в день. К тому же рабочие с нижнего уровня всерьёз обеспокоены тем, какие опыты над грызунами мы здесь проводим, и почему сыворотка не помогла облучённым. Хочу отметить, что нами синтезированы новые виды ГМО. Агрессии в поведение крыс становится меньше, но никто точно не знает, как препараты подействуют на человека. Костная система подопытной «М» деформируется, что является пока необъяснимым для нас побочным эффектом.
Иногда я боюсь ложиться спать. Страх неведения пуще прежнего гложет, но на утро он пропадает. Я понимаю, что силы надо отдавать науке, какими бы безумными не были опыты, открытия. Цель оправдывает средства. Даже здесь, в бункере, где о нас, похоже, забыли. Или мы остались одни. Мысль, что умерло всё вокруг и жизнь теплится лишь в данном месте, приводит к чувствам тошноты. Но мы обязаны проводить эксперименты дальше. Для тех, кто, возможно, выжил, мы станем последней надеждой. А они, сукины дети с первого уровня — причина регресса. Я, профессор Преображенский, должен держать себя в руках.
Сумасшествие. Оно толкнёт нас в пропасть. Туда, где начинается ад. Ведь безумие как левитация — стоит только подтолкнуть.
Яркий свет через толщу помутневших стёкол. Ощущение, будто вот-вот вылупился на свет. Я часто представлял себе жизнь в виде аквариума в огромном океане. Когда наступает смерть, аквариум разбивается и перед нами предстаёт совсем иной мир, невидимый простому глазу. Мир, выходящий за рамки стекла. И тогда ты становишься частью чего-то вселенски огромного, но при этом продолжаешь жить.
— Он очнулся — узнал я голос литовки.
— Что произошло? — слова почему-то давались мне с болью.
— Молох — смотрел на меня в упор подоспевший Ахмет. — Мы тебя чуть не потеряли. Даже удивительно, как ты вообще остался жив. Собаки Павлова застали нас врасплох. Все три псины решили сделать из тебя жертву. Двоих мы подстрелили, третья…
— Что третья? — я глядел на внезапно замолчавшего кавказца.
— Она вгрызлась тебе в лицо — положила мне руку на плечо девушка. — Мне жаль, но ты лишился носа, половины челюсти и ухо разорвано. Мы надели на тебя противогаз.
Я больше не слушал того, что мне говорила девушка. И снова знакомое до боли чувство, выворачивающее наизнанку. Нет! Такого просто быть не может! Не со мной. Я огляделся. Так, надо прийти в себя. Ты жив, Молох, следовательно, миссию сможешь закончить. К тому же после смерти Риты меня ничего на свете не держало, разве что… Я посмотрел на Чулок. На её голубые глаза, такие же, как у той, которую я любил и до сих пор люблю.
— Которое сейчас время? — спросил я.
— Пять утра — буркнул Чума. Меня аж невольно передёрнуло оттого, что услышал, казалось бы, посторонний голос.
— Скоро выдвигаемся — дал я понять, что ждать и зализывать раны далеко не в моих планах.