Молох

Через каждые десять метров у края платформы к нам спиной стоял конвой. Обычно, по четыре человека. В руках казачьи шашки. Нельзя не обратить внимания на то, что люди одеты здесь одинаково — серый выглаженный костюм, напоминавший, скорее, мешок из-под картошки. Не хватало только номеров и букв на одеждах: специально для замены имени. А выглядело бы эффектно. «Щ-854, быстрее», — кричал бы конвоир на резидента, подгоняя того шашкой. «Сам виноват, что сабля тебе руку снесла», — улыбается эксплуататор и спешит на прежнее место, дабы кровь от культи не залила его с ног до головы. Надо же перед тираном отчитаться по поводу опрятности личной формы. Стоило гадать, на Звёздной царит нечто похожее, или же домыслы по поводу коммунизма — стереотип? Как в анекдоте о представлении русской семьи в глазах американской: сынок отпаивает водкой медведя, вывихнувшего ногу, дед стоит в очереди за талонами на талоны, а муж просит жену, пока та играет на балалайке, выключить атомный реактор, а то в доме стало слишком тепло.

Я встряхнул головой. Да, вот она — утопия. Мне хотелось поскорее убраться с Международной, но вагонетка, как назло, ехала медленно. Половина пути позади, а виды полулюдей-полуроботов утомили. Уж лучше б любоваться на провода и лампочки тоннеля, на пролетающие ответвления в неисследованные комнаты и новые переходы, на замурованные двери, за которыми может обитать всё, что только нарисует тебе твой больной разум. Мольбы мои были услышаны. Последние постовые преграждали путь на выезде со станции. Я смог получше разглядеть наблеск отточенные шашки, дошедшие сюда с царских времён. Первая вагонетка уже скрывалась в тоннеле, в то время как подошла наша очередь. Пока Костя возился с депешей, я поглядел на своё отражение в сабле. На меня смотрел прежний, забытый мною Молох, когда Рита ещё была жива. Взгляд, полный жизненной энергии, целеустремлённый, способный расхерачить любую гору, ставшей препятствием на тропе любви. «Всего доброго», — каменным голосом сказал патрульный, и отражение в сабле поменялось. Уставшее лицо с уродливыми шрамами молча наблюдало за мной по ту сторону отражения. И оно преследовало меня, пока мы пересекали очередной тоннель. Рельсы пробегали один за другим, как остатки моей жизни после гибели Риты. Я хотел убежать от всего, покончить с собой, как одинокий самурай, бредущий с войны по горам и равнинам, усеянным до горизонта цветами лотоса. Но перед тем прихватить с собой весь мир.

Мы всего ничего не доехали до Бухарестской, как дневальные на очередном КПП попросили выйти из дрезины и проследовать подсобными помещениями для более тщательной проверки. Тем не менее, вагонетка, следовавшая первой, укатилась без нас вперёд.

— Куда они? — спросила Чулок у Кости, когда нас, как зэков, конвоировали парни с карабинами: точь-в-точь, как у фанатиков в тоннеле Лесная — Выборгская. Кстати, знаете, откуда пошло слово «зэк»? А, точнее, «зэ-ка»? От арестантов, работавших в тридцатые года прошлого столетия на стройке Беломорканала. Звали рабов заключённые каналоармейцы, оттуда же пошло жаргонное сокращение. Минул век. Потому в современном контексте нынче уместнее «зэт» — заключённые тоннелеармейцы.

— Дальше. Аля с остальными подождёт нас на выезде со станции. Видимо, они не вызвали подозрений, в отличие от нас.

— Не вызвали? — чуть не сорвался я на фальцет. Ситуация начинала доставать. — Да там на лице одного Чумы написано, что он скрытый психопат убийца. А Ахмет? Не хочу показаться не политкорректным, но он то априори должен навести на мысли.

— Чёрт знает, что у них за система — пожал плечами Костян. — Я то родом со Славы, редко бываю в здешних краях. Но, поверьте, всё под контролем. Обычная формальность. Нас продержат минут пять-десять, и поедем по этапу. Тьфу ты! В смысле, следом.

Пять-десять минут, обещанные юношей, ушли только на бесконечные коридоры. Наконец, мы вышли на Бухарестскую, но снова свернули с неё в сторону. Я понял, куда нас вели, ибо местоположение комнат президентов и губернаторов станций были почти везде одинаковыми. Конвоиры попросили меня и Чулок пройти в апартаменты Рипли, в то время как солдафоны вместе с Костей остались снаружи. Естественно, оружие у нас на время изъяли.

В шикарной комнате, отделанной под царские покои, меня с литовкой встретила президент в компании троих бойцов с карабинами. Последние стояли неподвижно, точно гвардейцы у Букингемского дворца. Яркий свет непривычно резал глаза. Я не сразу разглядел Рипли. По сути, девушка мало чем отличалась от Мамонта. Наверняка, в довесок ещё ровесница. Но я сразу смекнул, что разговор о Ленине — кто он и с чем его едят, вряд ли состоится.

— Что вам здесь понадобилось? — просверлила дыру на нас своим взглядом Рипли. Вот тебе и на: ни ответов, ни приветов.

— Мы рабочие с Дунайского — не растерялась литовка. — Но живём на Обводном…

— Что-то вы не очень похожи на детей цветов — давила президент.

— У нас в Вудстоке не все боготворят Джа — блеснул я своими знаниями.

— Допустим. Вот только ложь я чую за версту. Ребята, расстрелять их.