Молох. Укус кобры

— Уймись, сучонок! — охранник швырнул ему в рожу тряпку, и Елисей, схватив её, размашисто вытерся.

— Да, видок тот ещё, — покачал головой генерал.

Молох подозревал, что выглядит несколько нетоварно. Сколько раз за последние два дня он пытался вышибить себе мозги, стучась головой о бетонные стены клетки. Отрубался ненадолго и снова приходил в себя, а с сознанием возвращалось и лицо единственного друга, которого он убил своими руками. И снова ненависть била фонтаном, заставляла метаться в клетке, словно зверя, и крошить всё, что попадалось под руку.

К концу второго дня он был похож на дерьмо собачье. Но боли, как ни странно, не чувствовал. Ничего вообще не чувствовал, кроме ярости и ненависти. Да и похер ему было, как он там выглядит.

— Может это… Обколоть его, товарищ генерал? — залебезил охранник. — А пока в отключке будет, отмоем.

— Не надо. Мне он нужен с трезвым рассудком и при твёрдой памяти. Пусть ещё поскачет, порычит пару дней, скоро отпустит. А потом я его, неостывшего, на первое задание отправлю. Что скажешь, сынок? Да перестань ты уже долбиться об эти прутья! — поморщился генерал. — Что толку от этого? Не вернёшь уже своего дружка. Раз так его любил, нужно было не защищаться, когда он на тебя напал, а самому лечь вместо него. Так нет же, ты жить хотел. И ты сделал правильный выбор, сынок. Уважаю. А теперь уймись и послушай. Ты на свободу хочешь? Жрать вкусно и тёлок красивых ебать, а? Бабло зарабатывать и жить, как человек, а не животное в клетке? Хочешь оставить эти стены позади?

Молох остановился. Генерала он плохо слышал из-за клокота ярости в ушах и пульсации в висках. Но чётко уловил, что сейчас что-то меняется.

— Ну вот. Значит, не все мозги всё-таки отбили, соображаешь. Посиди ещё пару-тройку дней. Остынь. Потом поговорим. Накормите его и отмойте. Хочу видеть парня в хорошей форме. Он мне нужен, — напоследок генерал прошёлся по нему пристальным, словно у старого ворона, взглядом и пошёл прочь.

А Молох осел на пол, опустил голову.

Старый ублюдок прав. Сидя в клетке, он ничего не изменит. Так и будет бросаться на охранников и реветь, словно обезумевший медведь. Так ему не достать всех этих тварей, которые засунули его сюда и превратили в зверя. Не скрутить их отожранные короткие шеи. Так и будет биться башкой о стены, пока в овощ не превратится. А потом его спишут, как отработанный материал, как всех остальных списали. Потому что нахер он им сдался с отбитой башкой. И тогда выйдет, что Кир погиб зря. Просто так. Ни за хрен собачий. Как и все, кто погиб здесь до него. Ни один пацан не будет отмщён.

— Жрать дайте! — поднял голову на охранника, а тот издевательски ухмыльнулся.

— Ты гляди, очухался! Ну, генерал, ну чёткий мужик! Пару слов сказал, и этот в себя пришёл. Слышишь, Виталич? Зверёныш жрать захотел! Принеси ему чё-нить!

И Молох жрал. Отрывал зубами куски мяса с большой жареной рульки и глотал их, почти не прожевав, вместе с кровавым потом, что лился по лицу. Сидел на полу, заталкивал в себя еду, вкуса которой не чувствовал, смотрел в одну точку и по-звериному скалился.

— Не, точно с катушек слетел. Гляди, как смеётся. Совсем чокнулся, — пробормотал негромко охранник своему напарнику. Тот крякнул, поддакнул.

— Да и хрен с ним. Скорей бы его уже отсюда забрали. Достал этот контуженый. Скоро новую партию отбросов привезут, а мы от прежних никак не избавимся.

— Вы будете первыми, — прозвучало из клетки, и оба дёрнулись от неожиданности.

— Чё ты сказал, урод? — заглянул в клетку тот, который Виталич.

— Вас первыми грохну, — заулыбался ещё шире Молох с зажатым между зубов куском мяса. — Развешу ваши кишки на этих прутьях, — и продолжил жрать, как ни в чём не бывало.

Охранники переглянулись и, отойдя от клетки, закурили.

— Ты это… Пасть свою захлопни, понял?

Молох же дёрнул уголком рта, сыто откинулся на холодную стену.

— Я вас всех, твари, достану.

И достал. Всех, кроме одного. Кроме самого главного подонка. Нет, он достанет и его. Позже. Намного позже.

А тех порешил сразу же, как только ему открыли клетку, чтобы вывести в душевую. Сначала вскрыл глотку ржавым гвоздём одному, затем второму. И ничего не почувствовал. Ну, почти. Где-то на задворках сознания испытал радость. Злую и чёрную, на помешательство похожую. Такую, какую, наверное, испытывает маньяк, когда убивает долгожданную жертву.

Его снова отпинали подоспевшие охранники и засунули обратно в клетку, где он провёл без еды ещё неделю. Снова приходил генерал, наблюдал за ним молча и со своей фирменной, омерзительной ухмылкой. Рассматривал его с одобрением и гордостью. Ведь это он выдрессировал из обычного парня убийцу. И явно был доволен собой.