Молоко и свинец

Мужчина отобрал лампу, и золотой свет выхватил из темноты первый каменный лик. Много раз просыпался Петр в холодном поту, вспоминая тот день. Он был один, он был на привязи, и каждая капля силы уходила на то, чтобы беречь чужие сны как делал его отец, пока не попался в руки ЧК. Подземные ходы росли и разветвлялись, словно чувствуя его слабость и страх. Еще немного и жертв будет достаточно: забытые боги проснутся на горе людей.

Лебедева он нашел у их ног. Еще живой, но ненадолго, если они не выберутся отсюда как можно скорее. Юноша подхватил его под руки и поволок к выходу. Дрожь пробежала по чреву земли. Скользкой змеей холод поднимался по его ногам, стремясь к сердцу. Еще немного, и в его теле совсем не останется тепла. Послышался грохот обваливающихся тоннелей. Сегодня никто не умрет. Петр повалился на земляной пол. Отец мог бы гордиться: ни единой слезинки, никакого страха, лишь отвратительный бесчеловечный долг. Петр попытался согреть холодные руки, но все было безуспешно. Похоже, что и это обещание ему сдержать не суждено.

— Вот уж не думал, что умру так. — прошептал Лебедев.

— Ты не умрешь.

— Сказал еще один мертвец. Я видел их, я слышал их, как это можно забыть?

— Думай о чем-нибудь хорошем, о своем Маяковском, ты же любишь его стихи?

— Люблю.

— Вот и вспоминай их.

Петр закрыл глаза и задумался. Какое воспоминание согрело бы сейчас его? Ресницы слиплись от холода, и он попробовал отогреть руки своим дыханием, а затем вспомнил его улыбку, искреннюю живую, обнажившую тонкую щербинку в зубах, а не ту ее отутюженную и накрахмаленную версию, которую Артур дарил первому встречному. Каким бы он дураком был, если бы не попытался вызвать ее еще хоть раз. И так на границе между сном и смертью, жизнью и явью он вновь припомнил тот сон.

— Лучше примус купи. — замурлыкал в голове насмешливый голос. — ну же, вставай, голова чугунная, тебя ждут.

Петр открыл глаза. Где-то вдалеке зажегся огонек примуса, напоминая о том, что выход есть всегда. Подняв Лебедева, он медленно пошел за огоньком.

— Ну куда вы тычете? Да, так лучше.

Петр вошел на кухню и подпер плечом дверь. С веселой беззаботностью наблюдал он за тем, как Груня учила непонятливого доктора искусству приготовления леденцов. Они улыбались и шутили, разливая алый сироп по жестяным формам, чтобы тот застыл и принял форму белочек, звезд и петухов. Но смех оборвался, словно игла слетела с невидимой пластинки, как только Груня увидела его. Петр покачал головой, не дав девушке осмотреть свои раны.

— Погуляй пожалуйста, мне с товарищем доктором нужно кое-что обсудить.

Губы девушки задрожали, но более своей обиды она никак не выдала.

— Чай сами нальете, пирог на столе. — чопорно сказала она, надевая платок.

— Без тебя не начнем. — утешил ее Петр, но девушка его уже не слышала.

— Живой, значит. — сказал Артур, вытирая руки.

— А ты не рад?

Петр обошел вокруг стола, и встал напротив него, все еще продолжая улыбаться. «Береги платье снову, а честь смолоду» — вспомнилась фраза, на которой выросли десятки поколений. Сейчас он был готов порвать любое платье и опорочить любую честь, лишь бы получить свое. Слишком долго он думал лишь о долге, наступая на горло собственной песне, но всему приходит конец.

— Ты знаешь, что рад.

Артур взял один из уже готовых леденцов и попробовал его на вкус. Слишком сладкий. Бросив его на тарелку, он с любопытством смотрел на приближение Петра.

— А не боишься узнать, каким будет мое жела…

Закончить он не успел. Юноша обхватил его лицо руками и осторожно поцеловал. Каждое его движение было порывистым и осторожным, словно он никак не мог поверить, что целует не девушку, но уже преисполнился решимости узнать, чем отличается от этой другая любовь.

За всю свою жизнь Артур знал много таких холодных прекрасных юнцов, неприступных на вид, и каждый их душевный порыв он изучил словно нотную грамоту. Петр был похож и непохож на них разом. Увидев его впервые, Артур преисполнился веселого азарта, сулившего пускай и недолгое, но такое желанное удовольствие, пока отец в очередной раз его не нашел. В перерыве между войной со всеми ее ужасами и мерзостью, между голодом и побоями, между жизнью и смертью он словно заядлый меломан приготовился услышать ноты знакомой мелодии, но впервые в жизни услышал:

— Я тебя люблю… Ах, ты, черт, ты что творишь?!

Петр возмущенно потрогал укушенную губу. Артур вытер кровь с уголка рта и отошел в сторону.

— А сегодня я не обещал не кусаться. — напомнил он, но шутка упала на землю как опаливший крылья мотылек.

— Что на тебя нашло?

— Ничего. Садись и раздевайся, мне надо тебя осмотреть.

— Я жив, чего тебе еще надо? — возмутился Петр, но с готовностью стащил рубашку.

— Чтобы, ты и дальше жил, идиот.

Чуткие пальцы заскользили по груди и остановились на ребрах.

— Ай, холодно.

— Терпи. Да, так и думал: трещина. А с бровью что?

— Решил выщипать.

— Очень смешно.

Артур поднял его голову и осмотрел на свет. Юноша хитро прищурился и придвинулся чуть ближе, но маг не повел и бровью.

— Не отвлекай. — заворчал он, перехватив очередной многозначительный взгляд.

— Я вдохновляю.