В покои вошёл менестрель в крикливо цветастой куртке и задорной, зелёной шапочке. Он всем низко поклонился, после чего сел на возвышении за стулом барона. Тронул пальцами струны лютни и начал петь балладу о храбром рыцаре Гарманде и его возлюбленной, которую злая ведьма превратила в куст дикой розы. Капитан стражи громко отрыгнул и остроумно заметил, что по его мнению такая пара имела явные затруднения при совокуплении. Однако, как я и ожидал, не выступление несомненно талантливого барда должно было стать развлечением, подготовленным к завершению пира. В зал медленно вошло шестеро слуг. Поделённые на пары, они с явным усилием несли три длинных, прямоугольных предмета, накрытых толстой, чёрной материей, свисающей складками до самого паркета. Я похолодел, ибо мне представилось, что когда откроют покрывало, то увижу на деревянных носилках тела Смертуха и близнецов. Возможно ли, чтобы отказ настолько разозлил барона, что он захотел позабавиться за мой счёт? Что ж, я слышал и о более изощрённых причудах нашей аристократии, но эта наверняка стала бы последней, о которой ваш покорный слуга узнал бы в жизни. У меня есть, благодаря милости Господа и многолетним тренировкам, некоторые способности во владении оружием и рукопашном бое, но я даже мечтать не мог победить воинов и слуг барона. Или хотя бы убежать от них. Тем более что в достойном сожаления приступе обжорства я набил брюхо так, что чувствовал, будто нёс перед собой, на поясе, тяжёлый мешок. Четверо слуг подошло к столу и взялось за углы скатерти. Подхватили всё с грохотом опрокидывающейся посуды. Горы еды, вино из кубков и бокалов смешались друг с другом. Один из дворян вскочил с места и уставился на стягиваемую скатерть, но потом посмотрел на барона и сел под его насмешливым взглядом. Ваш покорный слуга, вообще-то, не знаток этикета, приличий и хороших манер, но завершение пира показалось мне самое меньшее эксцентричным, если не невежливым. Но что поделать, большие феодалы могут себе позволить то, за что малые мира сего ответили бы как за оскорбление.
Теперь на стол въехали прямоугольники, одетые чёрным материалом. Я уже знал, что под покрывалом лежат люди. Трупы людей, как я брал на себя смелость предполагать. Сложно было не разглядеть характерного силуэта, что рисовался под материей.
— Вот десерт, — воскликнул Хаустоффер, а слуги сняли покрывала.
Как я и ожидал, на продолговатых досках лежали мёртвые тела. Слава Богу, это были не близнецы и Смертух, а двое молодых мужчин и темноволосая, красивая женщина. Обнажённые. Пергаментно белые. За исключением ран под сердцем. Удивительно, но в тишине, которая заполнила зал, был слышен только голос менестреля и звуки его лютни. Как видно, его ничего не волновало. Однако, когда я бросил на него взгляд, то увидел, что у него закрыты глаза, и он где-то плывёт на крыльях музыки, не волнуясь о реальном мире.
— Вот это талант, — сказал я.
Мой голос прозвучал громче, чем я хотел, и все, кроме баронессы, посмотрели на меня.
— Менестрель, — объяснил я уже тише. — Разве это не великий талант, оторваться от жизненных неприятностей, взлетая в мире поэзии?
— Неприятности, — медленно повторил барон. — Да, это несомненно неприятное событие. Трупы на пиршественном столе.
Капитан стражи и Кнотте должны были знать, что произойдёт, но четверо гостивших у барона дворян были явно изумлены и потрясены.
— Господин барон соизволит объяснить нам… — начал один из них ледяным тоном.
— Соизволю, — резко оборвал его Хаустоффер. — Магистр Маддердин пытался убедить меня, что вампиров не существует. Вы все, уважаемые господа, прекрасно знаете, что это не так. Поэтому я бы хотел, дабы магистр Инквизиции собственными глазами также убедился в этом. — Исследуйте, господин Маддердин. — Он посмотрел на меня. — Смотрите, оценивайте. Я знаю, что вы увидите: трупы, в которых нет даже грамма крови. Высосаны. До дна.
— Прекрасная демонстрация, уважаемый господин, — сказал я. — И я с удовольствием займусь осмотром. Однако прошу разрешить, чтобы я позвал моих товарищей и велел им принести необходимые инструменты…
— Будет их вскрывать? — спросил с отвращением один из дворян. — Это осквернение…
— Это всего лишь тела, — возразил я. — Они настолько же священны, что и заячий паштет, который вы ели с таким аппетитом.
Барон тихо рассмеялся и поднял руку, велев замолчать дворянину, который готовился к ответному удару.
— Не думаю, чтобы доктора Церкви с вами согласились, но ценю ваш прагматизм, магистр. Делайте то, что считаете нужным. А мы тем временем пройдём в другое место. Может сыграем в кегли, господа? Говорят, при дворе императора это последний крик моды…
Хотя я не знал, что было последним криком моды при императорском дворе, но был уверен, что барон своим десертом удивил бы даже эксцентричное окружение нашего властителя.