Том отнюдь не заключал в себе ни еретического, ни отступнического содержания. Он не был учебником тёмной магии или описанием сатанинских ритуалов. Красивые, позолоченные буквы возвещали: «Деяния, приключения и смерть храброго герцога Арчибальда, Теофилом Авианом рассказанные и записанные». Некогда мне случилось прочитать этот рыцарский роман, и действительно, чтение это было захватывающим, при условии, что кого-то увлекали истории любовных интриг, предательств, поединков и битв с язычниками, великанами, драконами и чернокнижниками. Я провёл пальцами по нежной обложке, а потом раскрыл книгу. Я медленно её перелистывал, стараясь одновременно успокоить разум и забыть об окружающем меня мире да сосредоточиться только и исключительно на принадлежащем молодому барону томе.
У каждого предмета есть что-то, что мы называем «характером», что оставляет ему его создатель или человек, близко с ним связанный. Этот характер, эта аура предмета чаще всего едва заметна. Как мерцающий огонёк тоненькой, догорающей свечки. Но чем больше чувств отдано вещи, тем сильнее становится огонёк. Чем больше мощи в обладающем им человеке, тем ярче свет пламени. А если владелец занимался тёмным искусством, то близкая ему вещь будет пропитана зловонием его собственной души. Конечно, лишь немногие люди в состоянии увидеть ауру предмета, но я, сказать без скромности, принадлежал к кругу избранных, а обучение в Инквизиции усилили мои природные таланты. В полном смирении признаю, что я не обладал большой силой. Но её хватило, чтобы я распознал две вещи. Во-первых, владелец книги был человеком насквозь плохим. Метафизическое зловоние, которое я ощущал, просто убивало. Во-вторых, владелец отдавался прегрешениям, караемым нашей святейшей матерью-Церковью, и которые люди обычно называют чёрной магией или тёмным искусством. Однако это не означало, что он был сильным чернокнижником. Просто потворствовал не тем удовольствиям и прихотям, каким надо. Когда я уже всё это узнал, пришло время молитвы. Ибо только молитва могла довести до цели. Я тяжело вздохнул и преклонил колени с закрытыми глазами.
— Отче наш, сущий на небесах… — начал я. Я молился и чувствовал, как сила начинает пронизывать всё мое тело. Как пульсирует вместе с сердцем и стучит в венах. Как возносится вокруг, могущественная и непонятная. Несмотря на закрытые глаза, я начинал видеть. Но видеть совершенно иным образом, чем обычные люди. Ибо мои покои были наполнены пульсирующим багрянцем, напоминающим море тёсной крови, а принадлежащая сыну барона книга вдруг стала огромной. Выглядела словно возносящиеся над паркетом и трепещущие крылья тьмы.
— … дай нам силы, дабы мы не прощали должникам нашим, — молился я медленно и торжественно.
Я ждал боли, которая всегда была сестрой молитвы, и боль ударила. Как обычно, этот удар был таранной силы, а мука было просто невероятной. Всё моё тело горело, будто его соткали из чистого, несикажённого страдания. Я вознёсся куда-то под потолок, хотя сложно сказать куда, ибо пропорции, пространство и размеры потеряли своё первоначальное значение. Я видел коленопреклоненного Мордимера с исхудавшим, стянутым болью лицом и длинными, тёмными волосами, спадающими на плечи. Кости его скул, казалось, пробьют натянувшуюся кожу, а из сложенных ладоней, из-под ногтей, вонзённых в живое тело, капала кровь, разбрызгиваясь на паркете огромными фонтанами багрянца. Струйка чёрного дыма всыкользнула из книги и поплыла куда-то в тёмную пустоту. Именно там, в этой пустоте, на самой границе восприятия, клубились существа, бывшие частью тьмы. Я не вглядывался в них, потому что само их присутствие будило ужас.
— Да святится имя Твоё, Да приидет Царствие Твоё… — продолжил я молиться, сначала, и поплыл за этой чёрной струйкой.
Я парил на крыльях боли, который хоть каждую минуту и казался невыносимым, однако каждую минуту усиливался. Я увидел лес, однако состоящий не из деревьев, а из серо-зелёных великанов с растрёпанными шевелюрами и лохматыми бородами. Великаны следили за моим полётом, и их пустые взгляды тянули меня вниз. Я знал, что если упаду между серых суков-плеч, останусь уже там навсегда. Если хоть на минуту прерву молитву, мой полёт закончится среди эти враждебных гигантов.
— Отче наш… — стонал я, а где-то далеко видел пульсирующего кровью, болью и страхом маленького Мордимера.
Я увидел реку, а скорей лежащего под землёй колосса, из глаз, ноздрей и ушей которого извергалось голубое свечение, вьющееся потом словно лента.
— Да приидет Царствие Твоё…