Молот ведьм

– И с каких это пор сельские хамы рассказывают инквизиторам, что те должны делать? – спросил я ласково. – И с каких это пор такие вот скоты получили право носить мечи? Короче, отчего такие сучьи дети, как вы, все еще топчут Божий мир?

Они замерли. Раззявили рты и смотрели на меня так, словно я с луны свалился. А жаль, поскольку я ожидал, что выхватят мечи и тогда сумею без нарушения закона развалить их до жоп их же собственными мечами. Но уж коли не выказали желания сражаться, я хлопнул в ладоши. Тут же к нам подскочили четверо городских стражников.

– Отобрать оружие и сковать, – приказал я. – Посадить в подвал. Завтра предстанут перед судом.

Забавно, но они не сопротивлялись, даже когда городские стражники лишили их мечей, швырнули на пол и связали так, что на запястьях выступила кровь. Вот таких защитничков подобрал себе каноник. Стражники тоже себя не сдерживали, поскольку люди каноника вели себя с ними хуже, чем с собаками. Я же усмехнулся сержанту, что командовал людьми.

– В камеры должны попасть живыми. Но если станут сопротивляться, кулаков не жалеть.

– Сделаем, ваша честь! – выкрикнул обрадованный сержант.

– Пока подождите в коридоре, прошу, – сказал я своим товарищам.

Отворил двери и встал на пороге прямоугольной комнаты. Пол здесь выложен был мрамором, на стенах висели гобелены и какое-то количество хорошо начищенных доспехов с прекрасной чеканкой. Слева от меня тянулись высокие и широкие окна с цветными витражами. Главное же место занимал большой стол, за которым сидели облаченный в бурую сутану каноник и пятеро его клириков. Стол был заставлен яствами и сосудами с вином да пивом.

– Чего вам? – рявкнул каноник, поглядывая на меня исподлобья. Отрезал себе солидный кусок говяжьего языка и сунул в рот. – Не вифите, фто ем?

– У меня с собой документы, которые могут вас заинтересовать, отче каноник, – сказал я вежливо.

Тинталлеро тщательно прожевал, сглотнул, запил вином. Я же приметил, как один из клириков толкает второго в плечо и злобно усмехается, поглядывая в мою сторону. Вероятно, надеялись поразвлечься. А я надеялся, что оправдаю их ожидания.

– И поэтому мешаешь мне завтракать, да? – снова рявкнул Тинталлеро. – Потому что привез какую-то там ерунду, а? Стань же туда, под стену, да подожди, пока мы поедим. И молись, чтобы в тех бумагах было хоть что-то, достойное внимания, поскольку, если не окажется… – Он погрозил мне полуобгрызенной костью.

Клирики рассмеялись, а каноник глянул на них признательно, но – одновременно – и предельно внимательно. Должно быть, проверял, не смеется ли кто из них недостаточно весело?

– И не угостите меня? – спросил я его. – Я ведь прибыл к вам прямо с дороги и охотно чего-нибудь съел бы и выпил.

Клирики замерли. Один – даже с ложкой, поднесенной ко рту.

Каноник резко повернулся ко мне.

– Разве я позволил тебе говорить?

– А может, кинем ему пару костей? – рискнул пошутить один из клириков, но Тинталлеро пришпилил его взглядом. Видимо, в этой компании он один имел право на шутки.

– А мне следует для этого дожидаться вашего позволения? – спросил я. – В конце концов, Всемогущий Господь Бог дал мне язык, чтобы я говорил. А уж коли дал вам уши – так наверняка, чтобы вы слушали.

Тинталлеро привстал из-за стола, а его бледное и словно высохшее лицо побледнело еще сильнее. Поджал губы, и, казалось, кости лица вот-вот проткнут пергаментную кожу.

– Что-о? Что вы сказали?

– Сказал, что вы и ваше общество мне надоели, – подошел я к столу. Взял стоявший тут кубок. Понюхал. – И что я раздосадован отсутствием у вас вкуса, поскольку вы умудрились нынче пить альгамбру наихудшего года. Впрочем, нет в том ничего удивительно, ибо хам, даже разодетый в пух и прах, навсегда хамом останется.

Я перевернул кубок, и красная струя полилась на вышитую скатерть. Один из клириков прыгнул на меня, но я крутанулся, схватил его за руку, ткнул ею в стол так, что ладонь уперлась в столешницу, а после приколол к дереву двузубой вилкой. Тот завыл – я едва не оглох.

– Вилки, – сказал я. – И где оно видано, чтобы хамы ели вилками?

– Стра-а-ажа!! – заорал каноник.

Но когда внутрь вошли четверо моих братьев-инквизиторов, крик застрял у него в горле. Прибитый к столу клирик только тихонько подвывал, пытаясь левой рукой вырвать вилку из раны. Я ударил его в лоб, чтобы не мешал нам разговаривать. Обмяк, упал, а вилка, под весом его тела, вырвалась из стола.

– Кеппель, что здесь происходит? Кто этот человек?! Ответишь мне…

– Молчи, – приказал я. – Или действительно дам тебе повод для крика.

– Стра-ажа, – тихонько сказал один из клириков.

– Уже в подвалах, – усмехнулся я. – Что влечет за собой сопротивление инквизитору на службе? Тинталлеро, к тебе обращаюсь!

Он смотрел на меня с распахнутым ртом и ненавистью в глазах.

– Кеппель, напомни, будь добр, этому барану.

– Сожжение правой руки на медленном огне. В случае оказания милости заменяется отсекновением руки.

– Значит, он уже не сможет держать меч, – заметил я и в упор взглянул на двух клириков, что скорчились в одном кресле. – Это была шутка! – рявкнул, и они глуповато рассмеялись.