Момент

По пятницам или субботам вечером в доме на крошечном острове, где я провела в одиночестве две зимы, мне часто хотелось оказаться на переполненном танцполе в открытой одежде, и чтобы по спине струился пот. Я чувствовала себя преждевременно постаревшей, сидя у камина c одеялом на коленях, и скучала по городской и ночной жизни. Недавно я выучила немецкое слово Fernweh (буквально «боль на расстоянии»), которое описывает желание быть где-то не здесь, нечто противоположное тоске по дому (Heimweh), – тоска по месту, в котором тебя нет.

Теперь я вернулась к ночной жизни, по которой скучала, и очень воодушевлена, но мне неловко. «Бергхайн» – классное место, оно мне очень нравится: здесь всё суровое, минималистичное и толерантное. Фейсконтроль, кажется, не пропускает зловеще ухмыляющихся мужчин. В клубе нигде нет зеркал. Первый час или около того я брожу по его территории, осматривая разные помещения. На первом этаже есть «темные комнаты», предназначенные для секса. «Бергхайн» был задуман как гей-клуб, и гетеросексуалы до сих пор здесь на втором месте. Я стою в очереди в бар, чтобы купить Клуб- Мате, популярный газированный безалкогольный напиток с кофеином. Я скручиваю самокрутки в зоне отдыха, наблюдая, как разговаривают пары. Их губы шевелятся, но из-за громкой музыки я не слышу, что они говорят: это как общение под водой.

Перед тем как впустить меня внутрь, сотрудник у двери заклеил камеру моего телефона. Здесь открытое отношение к наготе, наркотикам и сексу, но за фотографию тебя выгонят. Неожиданно приятно, что никто ничего не снимает. Детям поколения интернета, к которым отношу себя и я, трудно проживать опыт, который они не могут зафиксировать, но я действительно наслаждаюсь моментом, ни на что не отвлекаясь. Это место не для наблюдателей, а для активных посетителей.

Через некоторое время я понимаю, что не могу продолжать курить в месте, где смешиваются звуки диджей-сета из главного зала и из бара «Панорама». Рано или поздно мне нужно расслабиться и поплыть. Я обнаруживаю, что после всех этих лет бас всё еще живет в моем теле. Я опустошаю бутылку Клуб-Мате, делаю глубокий вдох и начинаю танцевать, продвигаясь к центру.

Мне ничего не остается, кроме как погрузиться под воду. Танцпол – это морское дно, а я ныряю с аквалангом. Сердце бьется в такт музыке, которая нарастает слоями и пронизана перезвонами, как эхолокатор с подводной лодки или песня кита. Днем я смотрела документальный фильм о морской жизни, и теперь эти образы – косяки рыб, выпрыгивающие из воды киты, вьющиеся волны – плывут в моем сознании и сливаются с тем, что происходит в клубе. Фильм был на французском с немецкими субтитрами, что отражает дезориентацию, которую я испытываю в этом городе.

Народ баджо на юго-западе Филиппин почти полностью зависит от моря: они плавают в небольших лодках и живут в домах на сваях прямо в воде. Многие из них никогда не выходили на сушу за исключением случаев, когда им надо было торговать, и тогда некоторые из них испытывали «земную болезнь». Баджо физически приспособились к водной жизни: научились хорошо видеть под водой, сопротивляться воде, которая выталкивает на поверхность, и задерживать дыхание на длительное время.

Прошло ровно четыре с четвертью года с тех пор, как я последний раз пила алкоголь, и еще несколько месяцев с тех пор, как принимала наркотики. Я бросила пить в день весеннего равноденствия, незадолго до начала трехмесячной программы реабилитации, и с тех пор каждый день равноденствия и солнцестояния знаменует собой еще один квартал года трезвости. Я люблю отмечать эти даты. Пока моим телом управляет брутальная музыка, я думаю о том, где была в предыдущие разы: вершина холма, каменное кольцо, побережье Атлантического океана – места, которые мне позволила посетить трезвость. Ночной клуб, возможно, неподходящее место для празднования годовщины трезвости, но прошло уже много времени, так что я уверена, что не сорвусь, и у меня есть незаконченные дела. Я ищу часть себя, которой лишилась. Я избавилась от зависимости, но не хочу потерять саму себя – ту высокую храбрую девушку с длинными бледными руками и румянцем на щеках. Я гонюсь за ней, пробираясь сквозь толпу на танцполе. Я мельком вижу ее белые плечи, ее подрагивающий подбородок, сумочку на плече, следующую за ее движениями. Она всё время уплывает от меня.

Я решаю отдохнуть от танцев и, стоя на металлической лестнице снаружи здания, смотрю, как угасает свет и подходит к концу первая половина года. За оптовыми складами Фридрихсхайна, за вывеской «Мерседес» и пролетающими мимо самолетами виднеется розовое небо. Я думаю о наклоне земли, благодаря которому у нас есть времена года и солнцестояния. Я разговариваю с молодой парой геев – оба под экстази, – и они рассказывают мне о своих полигамных отношениях и о том, что слово Sonnenwende обозначает середину лета, а затем обнимают меня.