Момент истины

В «Зосе» взгляд автора соединяет погожее утро в польской деревушке, бойцов за ловлей раков на речке, счастье покоя и передышки, красоту окрестностей, память о жестокой рукопашной, чтение Есенина, прекрасную юную полячку, двести три похоронки, которые нужно заполнить… А герой — «совсем еще мальчишка, мечтательный и во многом несмышленый…». Но он уже начальник штаба батальона, в котором мало кто уцелел, и ему невмоготу вносить в эти форменные бланки имена тех, кого он знал и помнит живыми. Ему невмоготу повторять каллиграфически заполненный образец с официально-казенным обращением: «Гр-ке…», и он ищет слов проще и человечней, чтобы смягчить эту сухость, весь ужас разносимой им вести. Что ж, думает он, если в штабе бригады не заверят «мою самодеятельность печатью», перепишу заново — «в батальоне имелось еще тысячи две чистых бланков». Немалый запас.

Все существует вместе и рядом, и все вместе проходит навсегда: эта пауза между боями, заполнение похоронок, запах яблок и меда в саду, семнадцатилетняя польская девочка и отчаянно-робкое, юношески чистое чувство к ней. Это то, что от века называют первой любовью, и даже война со всеми ее «законами» не может ее заглушить или исказить, не может справиться с нею. Эта любовь так и канет, мелькнет чудесным светлым обещанием; нет ей воли и времени, она оборвана и обречена, но во имя ее света и с горечью об ее утрате существует теперь эта короткая повесть. Существует для новых поколений, сберегая и распространяя тот свет…

Боль жизни, терзаемой войной, обнаруживает себя у В. Богомолова резче всего через гибель или несбыточность молодых надежд («Сердца моего боль», «Первая любовь», «Зося»), через страдания детей («Иван», «Момент истины»).

На войне нужны твердые люди. Это известно. «Неврастеник ты, лечиться надо», — пошучивает над Гальцевым офицер разведотдела Холин. «Гнилой сентиментализм», — обрушивается на героя другой богомоловской повести его командир. Автор уважает людей типа Холина, любит и ценит их, но твердость, в его понимании, много надежнее и приемлемее, когда соединена с не у траченной чувствительностью, с человечностью.

Чем должны заниматься дети в «приключенческом» романе рядом с «твердыми» людьми? Во множестве сочинений дети прекрасно им помогают, успешно обнаруживают, выслеживают и даже задерживают шпионов, диверсантов и контрабандистов. Богомоловские герои, как ни странно, обходятся собственными силами. Но дети в романе есть, хотя непонятно, что же им тогда там делать? Им действительно нечего было бы там делать, если б роман был приключенческим, но в том-то и дело, — повторимся, — что роман не о приключениях, а о такой жизни. Группа Алехина действовала, а вокруг шла жизнь, пусть далекая от нормального состояния, но все-таки жизнь. А какая жизнь без детей? Разумеется, детей можно было бы не замечать, но автор и его герои почему-то пренебрегли этой возможностью.

Вспомним, как возникают в романе детские лица, как рождается и участвует в «философии» романа мысль о детях.

Алехин уже собрался уходить из хаты председателя сельсовета Васюкова, когда «груда тряпья на печи зашевелилась». Сунув руку в тряпье, Васюков «вытащил оттуда и быстро поставил на пол мальчонку примерно двух с половиной лет, беловолосого, в стираной-перестираной рубашонке». У мальчика не было левой руки: «из короткого рукава рубашонки выглядывала необычно маленькая багровая культя».

Алехин «за войну перевидел всякое. И все же ему сделалось не по себе при виде этого крошечного калеки, с такой подкупающей улыбкой смотревшего ему в глаза».

Уходя из села, Алехин оглянется: посреди улицы, подпрыгивая на костылях, двигался Васюков, а позади него, «силясь не отстать, бежал малыш с краюшкой, зажатой в руке».

Владимир Богомолов сдержан в описании переживаний, но то, что видят его герои, на что «оглядываются», красноречиво само по себе.

Беззащитность ребенка, невозможность помочь, предупредить новые беды — это то, с чем плохо справляется разум — алехинский, авторский, наш.

Позже В. Богомолов расскажет о полученном Алехиным письме: его семья осталась на зиму без дров, а четырехлетняя дочка больна. В мыслях Алехина о дочери «самым ужасным было сознание своей беспомощности, сознание, что там, далеко в Заволжье, страдает маленькое, столь дорогое ему существо, а он не в силах, не в состоянии чем-либо ей помочь…».

Железный человек Таманцев оставляет Юлии Антонюк продукты, которые надлежало изъять. Во всяком случае, кто-нибудь другой, свободный от «гнилого сентиментализма», непременно изъял бы. Только что, рискуя жизнью, Таманцев пытался задержать и убил вражеского агента, дорогого для Юлии человека. Причин быть добрым к этой женщине у Таманцева нет. Но, сидя в засаде, он подолгу рассматривал в бинокль ее маленькую дочку. Когда она, наигравшись, заснула на траве, Таманцеву стало «скучно и одиноко». Кто бы ни был ее отцом, — думал Таманцев, — «какой-нибудь фриц, Павловский или еще кто-нибудь», «чем она виновата?». В рапорте, объясняя, почему не изъяты продукты, он укажет «наличие» «голодного ребенка».