Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Чезаре не законодатель. Возможно, Борджиа – как и утверждает Макиавелли – это идеальный тип, на который следует ориентироваться каждому новому правителю из его (тщательно определенной) категории357? Но из этого следует, в противоположность выводам некоторых комментаторов Макиавелли, что новый государь не является потенциальным законодателем и что законодатель – идеальный тип, расположенный на одном из полюсов категории новаторов, чьей разновидностью является новый государь. Дело не только в том, что связь между virtù и fortuna законодателя иная, чем у нового государя. Он осуществляет преобразование другого рода, обнаруживая свою materia – народ, который ему предстоит направлять, – в состоянии такой разобщенности, что его virtù требуется лишь меч, чтобы придать ей форму. У Макиавелли очень мало сказано о характере прежнего и привычного поведения, упраздненного другими новаторами. Более того, придавая материи форму, законодатель создает новую политическую реальность: Кир, Тезей и Ромул основали империи, Ликург – политию, а Моисей – народ, заключивший завет с Богом. Слово stato – которое Макиавелли и Гвиччардини использовали для обозначения «власти одних над другими», – по-видимому не означает того, что производит законодатель, то есть весьма жизнеспособное политическое общество, укрепленное с помощью его virtù и (по крайней мере если речь о республике) благодаря virtù граждан. Царство обретает стабильность через практику и наследование. Новый государь обнаруживает не материю, лишенную всякой формы. Он получает власть над обществом с уже установившимися обычаями, и его задача – относительно трудная или простая в зависимости от того, привыкло ли это общество к свободе или к повиновению, – состоит в том, чтобы заменить «вторую натуру» другой. Его virtù призвана не наложить на нее prima forma (если использовать выражение Савонаролы и Гвиччардини), а разрушить прежние формы и превратить их в новые. Прежняя форма укоренена в обычае и «вторичной природе», поэтому привносимые им перемены вносят смуту в привычные модели человеческого поведения, делая его уязвимым для fortuna. Как мы видим, он учреждает stato – ограниченную форму правления, отчасти легитимную, отчасти укорененную в обычаях и «вторичной природе», новых для данного народа. Для преодоления этого этапа требуется более редкий тип virtù, потому что эта virtù отличается от virtù законодателя.

Как заметил Дж. Х. Хекстер358, фраза, которую Макиавелли чаще всего использует для описания целей нового государя, – mantenere lo stato. Она подразумевает краткосрочную перспективу, словно бы указывая, что он стремится лишь найти опору в том положении силы и неустойчивости, в какое он был поставлен инновацией. С этой точки зрения, правителю не надо заглядывать слишком далеко, надеясь добиться для своего stato бессмертия, достигаемого творением законодателя, или легитимности, приобретенной через наследование потомственного владения. Stato означает необходимость постоянно помнить о подстерегающих опасностях. Virtù – качество, позволяющее им сопротивляться, но не освобождающее от необходимости бояться их. Новый правитель не надеется изменить условия своего политического бытия и не рассчитывает, что когда-нибудь в нем будут видеть кого угодно, только не выскочку. Если virtù и fortuna будут благополучно сосуществовать, его династия может продержаться достаточно долго и обрести привычную стабильность, как герцоги д’Эсте в Ферраре, упрочившие свою власть настолько, что им не слишком требовалась virtù. Но пока еще virtù нужна в рамках ближайших целей: virtù Филопемена, главы Ахейского союза, который никогда не прогуливался, не планируя при этом новый поход359. Virtù направлена на настоящее, но сулит будущую славу. У законодателя совсем иная virtù: она строит нации, которые нацелены на длительное существование.